Вотъ я и отказался отъ всего: отъ общества, отъ имени-отчества, прозвища, отъ всякой вѣры и сталъ самъ себѣ. Съ тѣхъ поръ и позналъ истину и свободу.[1]
— Ну, а какъ же начальство? Вы сами откуда?
— Начальство? Начальство себѣ начальство, а у меня нѣтъ начальства! Я самъ сабѣ. Водили меня и къ судьямъ, и къ попамъ, и къ книжникамъ, и къ фарисеямъ, и въ сумасшедшій домъ сажали, — я все одинъ: какъ былъ самъ себѣ, такъ и остался. Приводятъ въ судъ. «Сними шапку!» — «Зачѣмъ?» — «Здѣсь судъ». — «A мнѣ чтожъ!» — Силомъ снимутъ шапку. Я сяду на полъ. «Встань!» — «Зачѣмъ?» — «Ты подсудимый». А я говорю: «вы подсудимые, за то что меня безъ нужды мучаете». — «Какой ты вѣры?» — «Никакой». — «Сколько тебѣ лѣтъ?» — «У меня нѣтъ лѣтъ. Я весь тутъ, всегда былъ, всегда буду». — «Есть у тебя отецъ, мать?» — «Никого нѣтъ: одинъ самъ себѣ». — «Какого ты государства»? — «У меня нѣтъ государства». — «Признаешь царя?» — «Какого царя?» — «Александра Александровича». — «Онъ себѣ царь, а я себѣ царь. Мнѣ до него нѣтъ надобности никакой». — «Ты присягалъ ему?» — «Нѣтъ. Я ему не присягалъ, и онъ мнѣ не присягалъ». — «А платить подати будешь? — «Мнѣ никто не платитъ, и мнѣ платить нечего. Зачѣмъ подати?» — «А, — баитъ, — нужно на общее дѣло государству». — «Какое, — баю, — дѣло? Доброе? Ты скажи. Я самъ принесу, все отдамъ, а коли на худое — не дамъ, потому я самъ себѣ». — «Ну, — говорить, — съ тобой разговаривать!» Я говорю: «Я и не прошу тебя со мной разговаривать»... такъ и мучали.
Паромъ подошелъ къ другому берегу. Тарантасъ выкатили, ямщикъ запрегъ лошадей. Нехлюдовъ простился съ страннымъ старикомъ и предложилъ ему денегъ. Старикъ отказался.
— Развѣ это ѣдятъ? — сказалъ онъ. — А я сытъ.
— И охота вамъ, баринъ, разговаривать. Такъ, бродяжка непутевый.
Нехлюдовъ, не отвѣчая, далъ на чай паромщику и влѣзъ въ повозку, продолжая, не спуская глазъ, смотрѣть на удивительнаго старика, который, оправляя за спиной надѣтую сумочку, ни на кого не глядя, сходилъ съ парома.
Послѣ симфоніи Англичанинъ попросилъ дочь пропѣть что нибудь. Барышня подошла къ роялю и съ акомпаниментомъ бывшаго директора своимъ изъ бочки выходящимъ голосомъ пропѣла вѣчную Stradell’y, выражающую совсѣмъ несвойственныя всѣмъ присутствующимъ чувства, и съ улыбкой приняла похвалы. Нехлюдову становилось все тяжелѣе и тяжелѣе.
- ↑ Зачеркнуто: — Почему же вы знаете, что это истина? — спросилъ Нехлюдивъ.
