— Ге-гей! что горло-то дерешь, Игнат! — послышался голос советчика: — постой на час!
— Чаво?
— Посто-о-о-ой!
Игнат остановился. Опять всё замолкло, и загудел и запищал ветер, и снег стал, крутясь, гуще валить в сани. Советчик подошел к нам.
— Ну чтò?
— Да чтò! куда ехать-то?
— А кто е знает!
— Чтò, ноги замерзли, что ль, что хлопаешь-то?
— Вовсе зашлись.
— А ты бы вот сходил: во-он маячит — никак калмыцкое кочевье. Оно бы и ноги-то посогрел.
— Ладно. Подержи лошадей... на.
И Игнат побежал по указанному направлению.
— Всё надо смотреть да походить: оно и найдешь; а то так, что дуром-то ехать! — говорил мне советчик: — вишь, как лошадей упарил!
Всё время, пока Игнат ходил, — а это продолжалось так долго, что я даже боялся, как бы он не заблудился, — советчик говорил мне самоуверенным, спокойным тоном, как надо поступать во время метели, как лучше всего отпречь лошадь и пустить, что она, как Бог свят, выведет, или как иногда можно и по звездам смотреть, и как, ежели бы он передом ехал, уж мы бы давно были на станции.
— Ну чтò, есть? — спросил он у Игната, который возвращался, с трудом шагая, почти по колени в снегу.
— Есть-то есть, кочевье видать, — отвечал, задыхаясь, Игнат: — да незнамо какое. Это мы, брат, должно, вовсе на Пролговскую дачу заехали. Надо левей брать.
— И чтò мелет! это вовсе наши кочевья, которые позадь станицы, — возразил советчик.
— Да говорю, что нет!
— Уж я глянул, так знаю: оно и будет; а не оно, так Тамышевско. Всё надо правей забирать: как раз и выедем на большой мост — осьмую версту.
— Да говорят, что нет! Ведь я видал! — с досадой отвечал Игнат.
— Э, брат! а еще ямщик!