Я не могла говорить, радость захватила мне горло. Я протянула руку. Он взял ее и поцеловал.
— Неужели да? Точно? Да? Ведь вы знали, я давно мучаюсь. Так я не уеду.
— Нет, нет.
И я сказала, что люблю его, и мы поцеловались, и мне странно, и скорей неприятен, чем приятен, был этот поцелуй куда-то попавших губ. И он пошел, отослал лошадей, а я побежала к мама. Она пошла к папа, и он вышел. Всё кончилось, и мы жених с невестой, и он уехал во втором часу ночи и завтра приедет, и свадьба будет через месяц. Он хотел через неделю, но мама настояла.
—————
Папа был в первую минуту как будто недоволен. Не то что недоволен, но грустен, ненатурален — я знаю его. Точно он не нравится ему. Этого я не могу понять. Не мне одной, не потому, что я его невеста, [он нравится], но такой ясности, благородства, главное, правдивости и чистоты, которые написаны на всем его существе, нельзя найти большей. Видно, что чтò на душе у него, то и на языке. Ему нечего скрывать. И скрывает он только свои высокие черты. Про свое севастопольское похождение он не хочет, не любит говорить, про Мишу тоже, он покраснел, когда я заговорила.
Благодарю тебя, господи! Ничего, ничего не хочу больше.
—————
Лотухин уехал в Москву готовиться к свадьбе. Он остановился у Шевалье и тут же столкнулся на лестнице с Сущевым.
— А, Граша! Правда, что ты женишься?
— Правда.
— Ну, поздравляю. — Я их знаю. Милая семья. И твою невесту знаю. Красавица... Так обедаем вместе.
И они обедали, выпили одну, а потом и другую бутылку.
— Ну, поедем. Пройдешься, а то что же делать?
И они поехали в Эрмитаж, тогда только что открывшийся.
Только что они подошли к театру — Анночка. Анночка не знала, да если бы и знала, что он женится, не изменила бы своего поведения и еще радостнее улыбнулась бы своими ямочками.
— Да, ну, скучный какой, пойдем.
И она взяла его под руку.
— Смотри, — сказал сзади Сущев.
— Сейчас, сейчас.
Лотухин прошел с ней до театра и сдал ее Василию, которого встретил тут же.
«Нет, нехорошо. Еду домой. И зачем я приехал».
