Самаринъ. Такъ онъ требуетъ, чтобы вы продали землю мужикамъ?
Леонидъ Ѳедоровичъ. Да, да. Да можно спросить. Спросите, Викторъ Алексѣевичъ.
Профессоръ. Ты хочешь, чтобы подписана была бумага?
(Стукъ усиленный. Леонидъ Ѳедоровичъ беретъ перо и выходитъ.)
Толстая барыня. Необыкновенно!
Профессоръ. Онъ успокоился. Тутъ ли онъ? Ты здѣсь?
(Стукъ, стукъ.)
Леонидъ Ѳедоровичъ (возвращается). Спросите, то ли я сдѣлалъ?
Профессоръ. Николай, то-ли ты желалъ?
(Два стука, и потомъ начинается звонъ колокольчиковъ, гитары и гармоніи. Таня, произведя это, лѣзетъ подъ диванъ.)
Профессоръ. Обычное его прощаніе.
(Семенъ потягивается и прокашливается.)
Профессоръ. Можно зажечь свѣчу.
Самаринъ (зажигаетъ). Да, необычайно!
Толстая барыня. Да, теперь нѣтъ сомнѣнья, удивительно.
Самаринъ. Однако нитка — вотъ она.
Профессоръ. Ну чтожъ нитка? Могла быть и нитка. Она, такъ сказать, орудіе, движимое тѣмъ же духомъ.
(Семенъ встаетъ и улыбается.)
Толстая барыня. Ты чтожъ чувствовалъ?
Семенъ (смѣется). Не могу знать. (Уходитъ.)
Леонидъ Ѳедоровичъ. Онъ ничего не можетъ помнить.
Профессоръ. Онъ безсознательное орудіе.
(Всњ выходятъ, разговаривая.)
Таня (вылѣзаетъ, смѣется). Вотъ глупы-то!
Григорій (всходитъ). Такъ ты вотъ какъ!
Занавѣсъ.
1-й Лакей. Нынче къ вамъ къ третьимъ. Спасибо, въ одной сторонѣ пріемные дни. У васъ прежде по четвергамъ было.
Ѳедоръ Иванычъ. Затѣмъ перемѣнили на суботу, чтобъ за одно: у Головкиныхъ, у Граде фонъ Грабе.
