прошение, которое является не более как пояснением или, если угодно, вольным переводом второго, не опустив ничего существенного во всей формуле. С другой стороны, мы видим, что и более полная редакция не заключает в себе повторений, ибо второе прошение, упоминая о царстве, вызывает более частно мысль о солидарности между людьми, об общности цели и труда, которая должна их объединять, тогда как третье прошение настаивает преимущественно на самой деятельности человека, которая лишь подразумевалась в двух предшествующих. Ведь воля, о которой здесь говорится, должна признаваться скорее относящейся к свободному существу, чем царящей в природе. Тем не менее все эти три прошения касаются действий, требующих сочувствия людей, и это является новым доказательством того, что самая молитва, в сущности, имеет в виду человека, а не Бога.
Что касается четвертого прошения, то мы не будем останавливаться на опровержении тех, которые истолковывают его аллегорически, представляя под хлебом насущным не одну только пищу человека, а вообще удовлетворение нужд его физической или земной природы; мы ничего не возразили бы, если бы кто-нибудь захотел назвать размышление о слове Божием насущным хлебом христианина; мы заметили бы только, что не о том говорит здесь Иисус. Аллегория, сокровенный смысл, суть нечто чуждое молитве господней; далекие от признания того, чтобы господь мог сколь-нибудь унизиться, спустившись в область материальных отношений, мы скорее подивимся тому, как он мог подчинить самую материю, самые физические необходимости нашего существования более возвышенному порядку идей и указать нам чрез это на долг наш освящать их и на имеющиеся к тому средства. Для смертного будет огромным утешением проникнуться убеждением, что Бог не оставляет его одного даже в делах самых обыкновенных и что безмерная небесная помощь оживляет и облагораживает его труд. Что касается обычного выражения, которым воспользовались между прочим также и мы, то его следует признать крайне неудачным, хотя в нем и не содержится прямого извращения мысли. Говоря филологически, греческое слово, употребленное двумя евангелистами и не встречающееся ни у какого другого автора, может быть приурочено к двум этимологическим комбинациям. Или его следует производить от глагола, имеющего значение ступать; тогда смысл его будет наступающий день, завтра. Это тот смысл, какой находил Иероним в еврейском Евангелии — хлеб на наступающий день. Или слово это следует производить от названия «сущность», и тогда прилагательное в тексте будет передаваться словом насущный, означающим отсутствие чего-либо лишнего. Мы предпочитаем это последнее значение; при нем более выдвигается на вид элемент воздержности и умеренности в отношении благ этого мира, вполне отвечающий общему смыслу.
Употребляя в пятом прошении слово грех и согрешающий, мы еще раз остаемся верны обычаю. Но надо знать, что слова эти очень ослабляют смысл оригинала. Буквально следовало бы читать: «Прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим». Это выражение имеет для себя самое простое и верное объяснение в притче о двух рабах. Всякое нарушение обязанностей, как в отношении Бога, так и в отношении ближнего,
