— «Ну, съ Богомъ!» Перекрестились, пошли. Прошли черезъ дворъ подъ кручь къ рѣчкѣ, перешли рѣчку, пошли лощиной. Туманъ густой, да низомъ стоитъ, а надъ головой звѣзды виднешеньки. Жилинъ по звѣздамъ примѣчаетъ, въ какую сторону идти. Въ туманѣ свѣжо, идти легко, только сапоги неловки, — стоптались. Жилинъ снялъ свои, бросилъ, пошелъ босикомъ. Попрыгиваетъ съ камушка на камушекъ, да на звѣзды поглядываетъ. Сталъ Костылинъ отставать.
— Тише, говоритъ, иди; сапоги проклятые — всѣ ноги стерли.
— Да ты сними, легче будетъ.
Пошелъ Костылинъ босикомъ, — еще того хуже: изрѣзалъ всѣ ноги по камнямъ, и все отстаетъ. Жилинъ ему говоритъ:
— Ноги обдерешь — заживутъ, а догонятъ — убьютъ, хуже.
Костылинъ ничего не говоритъ, идетъ-покряхтываетъ. Шли они низомъ долго. Слышатъ — вправо собаки забрехали. Жилинъ остановился, осмотрѣлся, полѣзъ на гору, руками ощупалъ.
— Эхъ, говорить, ошиблись мы, — вправо забрали. Тутъ аулъ чужой — я его съ горы видѣлъ; назадъ надо, да влѣво, въ гору. Тутъ лѣсъ долженъ быть.
А Костылинъ говорить:
— Подожди хоть немножко, дай вздохнуть, — у меня ноги въ крови всѣ.
— Э, братъ, заживутъ; ты легче прыгай. Вотъ какъ!
И побѣжалъ Жилинъ назадъ, и влѣво въ гору, в лѣсъ. Костылинъ все отстаетъ и охаетъ. Жилинъ шикнетъ-шикнетъ на него, а самъ все идетъ.