перекинутой березы, которое, казалось, хотело соединиться с висящими ветками, болотный запах, чувство на лбу раздавленного комара и ее внимательный взгляд и величавая поза — часто потом совершенно неожиданно являлись вдруг в моем воображении.
Когда после прогулки мы вернулись домой, Варенька не хотела петь, как она это обыкновенно делала по вечерам, и я был так самонадеян, что принял это на свой счет, воображая, что причиной тому было то, что я ей сказал на мостике. Нехлюдовы не ужинали и расходились рано, а в этот день, так как у Дмитрия, по предсказанию Софьи Ивановны, точно разболелись зубы, мы ушли в его комнату еще раньше обыкновенного. Полагая, что я исполнил всё, что требовали от меня мой синий воротник и пуговицы, и что всем очень понравился, я находился в весьма приятном, самодовольном расположении духа; Дмитрий же, напротив, вследствие спора и зубной боли, был молчалив и мрачен. Он сел к столу, достал свои тетради — дневник и тетрадь, в которой он имел обыкновение каждый вечер записывать свои будущие и прошедшие занятия, и, беспрестанно морщась и дотрогиваясь рукой до щеки, довольно долго писал в них.
— Ах, оставьте меня в покое, — закричал он на горничную, которая от Софьи Ивановны пришла спросить его: как его зубы? и не хочет ли он сделать себе припарку? Вслед затем, сказав, что постель мне сейчас постелят, и что он сейчас вернется, он пошел к Любовь Сергеевне.
«Как жалко, что Варенька не хорошенькая и вообще не Сонечка», мечтал я, оставшись один в комнате: — «как бы хорошо было, выйдя из университета, приехать к ним и предложить ей руку. Я бы сказал: княжна, я уже не молод — не могу любить страстно, но буду постоянно любить вас, как милую сестру. Вас я уже уважаю, я сказал бы матери, а вас, Софья Ивановна, поверьте, что очень и очень ценю. Так скажите просто и прямо: — хотите ли вы быть моей женой? — «Да». — И она подаст мне руку, я пожму ее и скажу: «любовь моя не на словах, а на деле». — Ну, а что, пришло мне в голову, ежели бы вдруг Дмитрий влюбился в Любочку, — ведь
