дѣтелемъ Романьи. Кардиналъ Амбруазскій, съ которымъ я разсуждалъ объ этихъ событіяхъ, сказалъ мнѣ, что Итальянцы ничего не смыслятъ въ военномъ дѣлѣ; на это я замѣтилъ ему, что Французы столько же понимаютъ въ политикѣ, такъ какъ, если бы они въ ней хотя что нибудь понимали, то никогда не допустили бы церкви подняться до такого могущества. Опытъ же показалъ, что увеличеніе могущества церкви и Испаніи въ Италіи было дѣломъ Франціи, а въ немъ заключалась и ея собственная погибель. Изъ всего этого можно вывести то общее правило, почти безошибочное, что каждый государь, оказывающій услугу другому, если этимъ значительно увеличивается могущество послѣдняго, работаетъ на свою погибель, такъ какъ для этого онъ употребляетъ силу или умѣнье, а оба эти качества начинаютъ казаться новому потентату, едва онъ достигнетъ своей цѣли, подозрительными и опасными для него.
Соображая всѣ трудности, съ какими сопряжено удержаніе за собой завоеванныхъ областей, многіе можетъ быть станутъ удивляться, какимъ образомъ послѣ смерти Александра Великаго, завоевавшаго въ нѣсколько мѣсяцевъ цѣлую Азію и умершаго тотчасъ же вслѣдъ за этимъ завоеваніемъ, при его наслѣдникахъ не происходило никакихъ возстаній, тогда какъ, по здравому смыслу и естественному порядку вещей, казалось бы, что они немедленно должны бы были вспыхнуть повсюду. Это дѣйствительно можетъ показаться страннымъ, такъ какъ единственныя трудности, возникавшія у его наслѣдниковъ, происходили между ними самими и были порождаемы ихъ личнымъ честолюбіемъ.
Для объясненія этого явленія, замѣчу, что всѣ монархіи, о которыхъ намъ извѣстно въ исторіи и о которыхъ остались воспо-
