равно как и относительно невозможности и совершенной неосновательности того, что Кант принимает для их объяснения двенадцать особых функций рассудка. Эта неосновательность видна уже из кое-каких отдельных иповерхностных наблюдений. Например, только любовь к симметрии и доверие к ее путеводной нити заставит признать, будто утвердительное, категорическое и ассерторическое суждения — настолько различные вещи, что дают право принять для каждого из них совершенно особую функцию рассудка.
Сознание несостоятельности учения о категориях прорывается у самого Канта, что видно из опущения им во втором издании нескольких длинных мест из третьего отдела анализа основоположений (phaenomena et noumena), стр. 241, 242, 244—246, 248—253, выставлявших в слишком ярком свете слабость этого учения. Так, на стр. 241 он говорит, что не определил отдельных категорий, да и не мог бы определить их, так как они не поддаются никакому определению; при этом он забывает, что не далее как на стр. 82 того же 1-го издания он заявил, что „намеренно опускает определение категорий, хотя легко мог бы дать его“. Итак, это было сказано — sit venia verbo — на ветер. Последнее же место он сохранил во 2-м издании. Таким-то образом, все эти впоследствии благоразумно опущенные места свидетельствуют, что при категориях не мыслится ничего определенного и что все это учение хромает.
Между тем эта таблица категорий должна служить путеводной нитью для всякого метафизического и даже специально-научного исследования. (Proleg. § 39). И действительно, она является не только базисом всей кантовской философии и шаблоном, по которому всюду проводится ее симметрия, как я показал уже это выше, но обращается прямо в Прокрустово ложе, в которое Кант втискивает все, что бы он ни рассматривал, — с насилием, на котором я остановлюсь теперь несколько подробнее. И если так поступал Кант, то можно себе представить, до чего должно было дойти рабское стадо подражателей — imitatotores, servum pecus! Мы видели — до чего. Это насилие практикуется, значит, таким образом: совершенно оставляют в стороне и забывают смысл выражений, служащих рубриками, формами суждений и категорий, и держатся исключительно за самые выражения. Источник последних лежит отчасти в аналитике Аристотеля, Analyt. priora, I, 23 (περι ποιοτητος και ποσοτητος των του συλλογισμου ορων — о качестве и количестве терминов силлогизма); но взяты они как попало: ведь объем понятий можно было бы обозначить и другим словом, кроме количества, хотя последнее
