нут): не существовало ни одного человека, который бы не пожелал неоднократно не дожить до следующего дня; быть может, поэтому, столь часто оплакиваемая скоротечность жизни есть лучшее в ней.
Если, наконец, каждому из нас воочию показать те ужасные страдания и муки, которым во всякое время подвержена вся наша жизнь, то нас объял бы трепет; и если провести самого закоренелого оптимиста по больницам, лазаретам и камерам хирургических истязаний, по тюрьмам, застенкам, логовищам невольников, через поля битвы и места казни; если открыть перед ним все темные обители нищеты, в которых она прячется от взоров холодного любопытства, и если напоследок дать ему заглянуть в башню голода Уголино, то в конце концов и он наверное понял бы, что́ это за meilleur des mondes possibles. Да и откуда взял Данте материал для своего Ада, как не из нашего действительного мира? И тем не менее получился весьма порядочный ад. Когда же, наоборот, перед ним возникла задача изобразить небеса и их блаженство, то он оказался в неодолимом затруднении, — именно потому, что наш мир не дает материала ни для чего подобного. Вот почему Данте не оставалось ничего другого, как воспроизвести перед нами вместо наслаждений рая те поучения, которые достались ему там в удел от его прародителя, от Беатриче и разных святых. Это достаточно показывает, каков наш мир. Конечно, в человеческой жизни, как и во всяком скверном товаре, лицевая сторона покрыта мишурным блеском: изъяны всегда скрываются; напротив, то блестящее и пышное, чего каждый из нас может добиться, мы носим напоказ, и чем меньше у каждого внутренней удовлетворенности, тем больше желает он казаться счастливцем во мнении других: так далеко идет глупость, и мнение других является для всякого главной целью стремлений, хотя полное ничтожество последней видно уже из того, что почти во всех языках суетность, vanitas, первоначально означает пустоту и ничтожество.
Но, несмотря на весь этот блеск, жизненные невзгоды могут очень легко возрасти до такой степени (и это бывает ежедневно), что за смерть, которая вообще пугает больше всего, хватаются с жадностью. Но когда судьба хочет показать все свое коварство, то она может замкнуть перед страдальцем даже и это убежище, и он остается в руках озлобленных врагов, которые предают его жестоким и медленным пыткам, — и нет для него спасения. Тщетно взывает страдалец к своим богам о
