у всех людей. Тем не менее мы увидим в третьей книге, как в отдельных людях познание может освобождаться от этой служебной роли, сбрасывать свое ярмо и, свободное от всяких целей хотения, довлеть себе, как светлое зеркало мира, — откуда возникает искусство; наконец, в четвертой книге мы увидим, как подобное знание, если оно оказывает обратное воздействие на волю, может привести к самоуничтожению последней, т. е. к резиньяции, которая является конечной целью и сокровенной сущностью всякой добродетели и святости, является освобождением от мира.
Мы рассмотрели великое многообразие и различие явлений, в которых объективируется воля, мы видели и их междоусобную борьбу, бесконечную и непримиримую. Но, согласно всему нашему прежнему анализу, самая воля, как вещь в себе, совсем не заключается в этой множественности, в этой смене. Различие идей (платоновских), т. е. ступеней объективации, множественность идивидуумов, в которых проявляется каждая из них, борьба формы из-за материи — все это не касается воли, а служит только способом ее объективации и, лишь благодаря последней, имеет косвенное отношение к воле, в силу которого и принадлежит к выражению ее сущности для представления. Как волшебный фонарь показывает много различных картин, но при этом лишь один и тот же огонь делает видимыми их все, — так во всех многообразных явлениях, которые друг подле друга наполняют собою весь мир или как события вытесняют друг друга, проявляется только единая воля, — ее видимостью, объектностью служит все это, и она остается неподвижной в этой смене: воля одна — вещь в себе, всякий же объект — это явление, феномен, говоря языком Канта.
Хотя в человеке, как идее (платоновской), воля находит себе самую ясную и совершенную объективацию, тем не менее одна последняя не могла выразить всей сущности воли. Для того, чтобы проявиться в своем надлежащем значении, идея человека не могла выступить одинокой и оторванной, — она должна была пройти в сопровождении нисходящих степеней по всем формам животных, через царство растений, вплоть до неорганического; все они лишь восполняют одна другую до полной объективации воли, и они так же предполагаются идеей человека, как цветы дерева предполагают листья, ветви, ствол и корни; они образуют пирамиду, вершина которой — человек. Для того, кому
