та), где после resumé всех действительных мыслителей за два тысячелетия излагается наконец гегелевское шарлатанство, и притом не только, как философия, а как высший пункт и завершение философии, как достигнутая цель, к которой все прочие философии были лишь предуготовлением, лишь ступенями, по каким должен был шагать Калибан-Гегель, чтобы воссесть на трон истины, — итак, когда я читаю такой взор, я удивленно спрашиваю самого себя: что это — глупость или низость? болтает ли парень так потому, что он действительно настолько глуп, что считает мудростью пустейший набор слов, чистейшую бессмыслицу, или же потому, что он надеется получить суточные и столовые за возвещение этого Евангелия?
По бо́льшей части я склоняюсь к последнему решению: ибо, хотя глупость и лежит в национальном характере немцев (в чем согласны все иностранцы), однако основною характерной чертою немецкой литературы этого столетия являются подлость и трусость. Одно знаю я с полною уверенностью, — это, что молодой человек, хотя бы некоторое время бывший гегельянцем, навсегда показал уже свою полную неспособность к философии. Ибо тот, кто может находить или предлагает находить удовольствие в таком явном наборе слов, в таком сумасбродстве и чистейшей нелепице, тот должен быть совершенно лишенным всякого стремления к истине, всякой склонности к мышлению, всякой способности к серьезной философии.
Насколько ложно начинать философствовать, исходя из готовых понятий (по кантовскому объяснению: философия есть наука разума из частых понятий), — этому прекрасным примером в новое время служат „Herbarts Hauptpunkte der Metaphysik“ 1808.
В самом начале стоит, как предварительный вопрос: „как могут находиться в связи основания и следствия?“
Вместо того чтобы попытаться исследовать отношение следствия к основанию, как оно дано в отдельном случае, чтобы узнать отсюда характер связи между отношением и следствием и, таким образом, изучить виды и затем род (это и значило бы сделать интуицию исходною точкою), он резонерствует, исходя из общего понятия основания и следствия; конечно, отсюда не может следовать ничего более того, что лежит в общем понятии, а этим никого не заманишь.
Далее совершенно таким же образом оперирует он с эмпирическим понятием изменения и силы.
В § 7 и 8 даже пространство и время выводятся из понятий; при этом все выведение, естественно, уже предполагает их втихомолку, так как иначе понятия их не имели бы никакого смысла.
