вотное, а также и человек осуществляют его требования, — все это свидетельствует, что своею половой функцией животное делается сопричастным тому, в чем собственно и главным образом и лежит его истинное существо, — именно, сопричастным роду, между тем как все другие функции и органы непосредственно служат только индивидууму, существование которого, собственно говоря, только производно. В напряженности полового инстинкта, который представляет собою концентрацию всей животной сущности, выражается, далее, сознание того, что индивидуум недолговечен и что поэтому он должен все свои надежды возлагать на сохранение рода, так как в последнем заключается его истинное бытие.
Представим себе теперь, для уяснения сказанного, какое-нибудь животное во время течки и в акте деторождения. Мы видим, что его проникают неведомые дотоле серьезность и рвение. Что в нем происходит теперь? Знает ли оно, что ему суждено умереть и что в силу его настоящего акта возникнет новый, но совершенно похожий на него индивидуум, для того чтобы занять его место? Нет, оно ничего подобного не знает, потому что оно не мыслит. Но о продолжении своего рода во времени оно заботится так же ревностно, как если бы оно знало все это. Ибо оно сознает, что оно хочет жить и существовать, и высшую степень этого хотения выражает оно актом деторождения: это все, что происходит при этом в его сознании. И этого вполне достаточно для бытия живых существ, именно потому, что воля представляет собою начало коренное, а познание — производное. Вот почему воля и не нуждается в том, чтобы ею все время руководило познание: нет, как скоро воля определила себя в своей первозданности, это воление само собою уже будет объективироваться в мире представления. Если поэтому та определенная животная организация, которую мы себе представили, хочет жизни и бытия, то она хочет жизни и бытия не вообще, а именно в этой своей организации. Оттого именно волю животного возбуждает к совокуплению зрелище его собственной организации в самке его породы. Это его воление, созерцаемое извне и под формою времени, представляется нам как желание сохранить подобную животную организацию в течение бесконечного времени путем беспрерывной замены одного индивидуума другим, т. е. путем смены смерти и рождения, которые с этой точки зрения являются только пульсом единой, во все времена пребывающей организации, или формы (ιδεα, ὲιδος, species). Их можно сравнить с силами притяжения и отталкивания, благодаря антагонизму которых существует материя.
