Страница:Шопенгауэр. Полное собрание сочинений. Т. II (1910).pdf/446

Эта страница была вычитана


— 437 —

не производя никакого впечатления. Когда я жил во Флоренции (1823 г.), там была найдена даже рафаэлевская мадонна: в течение целого ряда лет она висела в людской одного дворца (в Quartiere di S. Spirito); и это случилось у итальянцев, — нации, которая больше всех одарена чувством красоты. Это показывает, как мало прямой и непосредственной силы имеют произведения изобразительных искусств; это показывает также, что они больше, чем произведения остальных искусств, требуют для своей оценки образования и сведений. Наоборот, как победоносно совершает свой путь по всей земле какая-нибудь прекрасная, трогательная мелодия, как от народа к народу переходит какое-нибудь дивное стихотворение! Если великие и богатые мира сего оказывают самую могучую поддержку именно изобразительным искусствам, тратят значительные суммы только на их произведения и в наши дни доходят в этом отношении до настоящего идолопоклонства, за картину какого-нибудь знаменитого, старого мастера предлагая цену большого имения, то это объясняется, во-первых, тем, что произведения великих мастеров редки и поэтому обладание ими льстит тщеславию; а во-вторых и тем, что наслаждение картинами и статуями требует очень мало времени и напряжения и каждую минуту на одну минуту готово к заслугам зрителя; между тем как поэзия и даже музыка предъявляют несравненно труднейшие условия. Вот, почему без изобразительных искусств можно и обойтись: их не имеют целые народы, например, магометанские; но ни одного народа нет без музыки и поэзии.

Что же касается цели, ради которой поэт приводит в движение нашу фантазию, то она состоит в том, чтобы раскрыть перед нами идеи, т. е. показать на примере, что такое жизнь, что такое мир. Первым условием для этого является то, чтобы сам поэт знал это; и смотря по тому, насколько его знание глубоко или плоско, таким и выйдет его произведение. Оттого и существуют бесчисленные степени как в глубине и ясности постижения мировых вещей, так и в талантливости поэтов. Впрочем, каждый из них должен считать себя безукоризненным, поскольку он верно изображает то, что он познал, и поскольку его образ соответствует его оригиналу; он должен считать себя равным лучшему из поэтов, так как он и в образах последнего познает не больше, чем в своих собственных, — именно, столько, сколько он познает в самой природе. Глубже взор его проникнуть не может. Лучший же из поэтов сознает себя таким потому, что он видит, как поверхностны взгляды других,