ляется от хорошего вкуса, насколько отступает от античного стиля и образца.
Искусство живописи, рассматриваемое исключительно как стремление создать иллюзию действительности, в последнем основании сводится к следующему: то, что при видении составляет простое ощущение, т. е. возбуждение ретины, иначе говоря — единственное непосредственно данное действие, живопись умеет строго отделять от его причины, т. е. от объектов внешнего мира, интуиция которых в рассудке только через это и возникает; вот почему, при наличности хорошей техники, живописец в состоянии вызывать тот же зрительный эффект и совершенно другой причиной, именно — наброском красочного пятна, отчего в рассудке зрителя, который непременно сводит действие к обычной причине, опять получается та нее самая интуиция.
Когда мы подумаем, что во всяком человеческом лице таится нечто совершенно изначальное и глубоко своеобразное, нечто являющее такую цельность, которая может быть свойственна только единству, составленному из одних лишь необходимых элементов, и благодаря которой мы, даже спустя многие годы, узнаем своего знакомого из тысячи людей, несмотря на то, что возможные границы для разнообразия человеческих черт крайне тесны и прежде всего определяются особенностями данной расы, — когда мы подумаем об этом, то у нас невольно возникнет сомнение, может ли нечто столь глубоко-единое, столь великое и своеобразное проистекать из какого-нибудь другого источника, кроме таинственных недр самой природы. Отсюда же мы должны будем сделать и тот вывод, что ни один художник не в состоянии действительно измыслить основное своеобразие какого-нибудь человеческого лица или даже сочетать его из своих воспоминаний так, чтобы это вышло естественно. Все, чего он может достигнуть в этом направлении, реально только наполовину или даже представляет собою совершенно невозможное соединение частей: в самом деле, как может он создать действительное физиономическое единство, если самый принцип этого единства ему, собственно говоря, неизвестен? Поэтому относительно всякого лица, которое представляет чистый вымысел художника, поневоле возникает у нас сомнение, может ли оно существовать в действительности и не призна̀ет ли его природа, этот мастер всех мастеров, жалким кропаньем, не обнаружит ли она в нем непримиримые противоречия? А это, бесспорно, приводит нас к тому основному положению, что на исторических картинах могут фигурировать одни только пор-
