взгляда служит признаком бездарности — как у отдельных индивидуумов, так и у целых наций. Другим симптомом указанного физиологического соотношения является тот факт, что многие люди, как только их беседа со спутником начинает приобретать сколько-нибудь связный характер, сейчас же поневоле перестают ходить: когда их мозгу предстоит связать несколько мыслей, у него не оказывается уже сил для того, чтобы посредством моторных нервов удерживать ноги в движении, — до такой степени у этих людей всего дано в обрез.
Все это объективное рассмотрение интеллекта и его источника показывает, что его назначение — выяснять себе те цели, достижение которых обусловливает индивидуальную жизнь и размножение, и что вовсе не его дело отражать независимую от познающего внутреннюю сущность вещей и мира. Чем для растения является восприимчивость к свету, вследствие которой оно поворачивается к нему в своем росте, тем же по своему характеру служит и познание животного и даже человека, хотя по степени оно усилено в той мере, в какой это нужно для потребностей каждого из данных существ. У всех них восприятие мира сводится лишь к уяснению своих отношений к другим вещам и нисколько не предназначено к тому, чтобы еще раз являть сознанию познающего подлинную, безусловно реальную сущность этих вещей. Напротив, интеллект, как ведущий свое происхождение от воли, и предназначен только на служение последней, т. е. на восприятие мотивов: к этому он приспособлен, и следовательно, тенденция его чисто-практическая. Это остается в силе и тогда, если метафизическое значение жизни признавать нравственным, ибо и в этом смысле человек познает только ради своих поступков. Такая познавательная способность, существующая исключительно для практических целей, всегда будет, в силу своей природы, постигать только взаимные отношения вещей, а не их подлинную, внутреннюю сущность. Принимать же комплекс этих отношений за безусловную и самостоятельную сущность мира, а те формы, в которые они облекаются по заранее установленным в мозгу законам, считать вечными законами бытия всех вещей и на этом основании строить онтологию, космологию и теологию, — в этом, собственно, и заключалась та исконная и коренная ошибка, которой положило конец учение Канта. Таким образом, наше объективное и оттого преимущественно физиологическое рассмотрение интеллекта соответствует его, Канта, трансцендентальному рассмотрению и даже, в известном смысле, входит в него априорным элементом, так как
