сматривать и как расцвет воли, поскольку они вытекают из высшего совершенства и развития организма, который, сам по себе и вне представления, есть воля. Конечно, в моем объяснении, существование тела предполагает мир представления, поскольку и оно, тело, как физический предмет или реальный объект, существует только в нем, представлении, — а с другой стороны, самое представление в такой же степени предполагает тело, так как оно, представление, возникает только благодаря функции одного из органов последнего. То же, что лежит в основе всех явлений, единственно самосущее и изначальное в них, эта исключительно воля, ибо это именно она, в силу указанного процесса, принимает форму представления, т. е. вступает в производное существование некоторого предметного мира, или в познаваемость.
Философы до Канта, за немногими исключениями, подходили к объяснению процесса нашего познания не с того конца. Дела в том, что исходным пунктом служила для них так называемая душа, — существо, внутренняя природа и подлинная функция которого заключается де в мышлении и при этом в мышлении чисто отвлеченном, состоящем из одних понятий, которые тем полнее принадлежат ей, чем больше отстоят они от всякой наглядности (здесь я попрошу обратиться к примечанию в конце § 6 моего конкурсного сочинения об основе морали). Эта душа, если верить философам, каким-то непостижимым образом попала в тело, где чистота ее мышления терпит одни только помехи — уже от ощущений в органах чувств и интуиций, а еще более от похотей, вызываемых последними, наконец, от аффектов и страстей, в которые развиваются опять-таки эти ощущения и интуиции; между тем как неотъемлемый и изначальный элемент этой души есть чистое, абстрактное мышление, отдавшись которому, она имеет своими объектами одни только universalia, врожденные понятия и aeternas veritates, — все же наглядное оставляет она глубоко под собою. Отсюда-то и ведет свое начало то презрение, с которым еще и теперь профессора философии упоминают о „чувственности“ и „чувственном“, признавая их даже главным источником безнравственного; между тем как на самом деле именно чувства, порождая в союзе с априорными функциями интеллекта, воззрение (интуицию), являются чистым и невинным источником всех наших знаний, от которого все наше мышление только и заимствует свою ценность. Поистине, можно бы думать, что эти господа под чувственностью всегда разумеют только предполагаемое шестое чувство фран-
