тоже узнают самих себя. Что в сравнении с этим остроумие и гениальность? Что — Бэкон Веруламский?
К тому же выводу, который мы получили здесь из рассмотрения нашей оценки других, нас склоняет и оценка собственного я. До какой степени испытываемая нами самоудовлетворенность в моральном отношении глубоко-отлична от самоудовлетворенности интеллектуальной! Первая возникает у нас тогда, когда, оглядываясь на свою прошлую жизнь, мы видим, что мы не отступали и от тяжких жертв, для того чтобы хранить честь и верность, что иным мы оказывали помощь, другим прощали, что мы лучше относились к людям, чем они к нам, и оттого имеем право сказать вместе с королем Лиром: „я — человек, перед которым другие больше виноваты, чем он виноват перед ними“; особенно полным бывает это довольство собою, когда в нашем воспоминании сияет какой-нибудь благородный подвиг. Глубокая серьезность будет сопутствовать той тихой радости, которую вызовет у нас такой обзор нашей жизни; и если мы убедимся при этом, что другие остаются в данном отношении позади нас, то это не повергнет нас в ликование, а скорее мы будет сожалеть об этом и искренне пожелаем, чтобы все были как мы. — Насколько иначе действует сознание нашего интеллектуального превосходства! Основным тоном этого сознания является, собственно говоря, приведенное выше изречение Гоббса: „всякое душевное удовольствие и всякая радость в том заключаются, чтобы владеть такими вещами, общение с которыми позволяло бы нам быть высокого мнения о самих себе“. Высокомерная, ликующая суетность, гордое и злостное пренебрежение к другим, приятное щекотание уверенности в своем бесспорном и значительном превосходстве, родственное горделивому сознанию своих физических достоинств, — вот что получается здесь в результате. Этот контраст между двумя видами самоудовлетворенности показывает, что один из них касается нашего истинного, внутреннего и вечного существа, другой же — более внешнего, только временного и почти лишь физического преимущества. И действительно, интеллект — это простая функция мозга, между тем как воля есть то, функцией чего служит весь человек по самому бытию своему и сущности.
И если мы, обратившись к внешнему миру, вспомним, что vita brevis, ars longa, и подумаем, как унесены были смертью величайшие и прекраснейшие умы, часто именно в тот момент, когда они едва-едва достигли вершины своих дарований, а равно и великие ученые, когда они только что успели найти какой-нибудь глубокий принцип своей науки, — если мы подумаем об этом,
