вожделения противодействуют разумности, которая царила прежде, и это противодействие все усиливается. О неутомимости воли свидетельствует далее тот изъян, который в большей или меньшей степени свойственн почти всем людям от природы и может быть устранен только образованием: это — опрометчивость. Она состоит в том, что воля преждевременно спешит к своему делу, между тем как этот чисто-активный и исполнительный момент должен бы наступать лишь после того, как момент исследующий и обсуждающий, т. е. познание, вполне окончит свое дело. В действительности люди редко пережидают это время. Едва мы на скорую руку нахватаем у познания несколько скудных и разрозненных данных касательно обстоятельств известного дела или наступившего события, или сообщенного нам чужого мнения, — как из глубины нашего духа сейчас же без зову является всегда готовая и никогда не утомленная воля, принимает формы ужаса, страха, надежды, радости, вожделения, зависти, печали, ревности, гнева, бешенства и побуждает нас к быстрым словам или поступкам, за которыми по большей части следует раскаяние, когда время покажет, что гегемон-интеллект даже и наполовину не успел покончить со своим делом, не успел освоиться с данными обстоятельствами, обсудить их взаимную связь, принять целесообразное решение, так как воля, не дожидаясь всего этого, задолго до срока выскочила вперед с криком «теперь очередь за мной!» и тотчас же приступила к работе, не встретив себе отпора со стороны интеллекта, который является лишь рабом и крепостным воли, а не αυτοματος, подобно ей, и не действует собственными силами и по собственному побуждению, так что воля без труда отталкивает его в сторону и по одному ее знаку он становится тише воды, ниже травы, между тем как сам он, только ценою крайнего напряжения, едва-едва в состоянии добиться хотя короткой паузы с ее стороны, чтобы сказать и свое слово. Вот почему так редки люди (они почти исключительно встречаются лишь среди испанцев, турок и, конечно, англичан), — люди, которые даже при самых волнующих обстоятельствах не теряют головы, нисколько не смутившись продолжают разбираться в положении дела и там, где другие на их месте давно растерялись бы, con mucho sosiego не так-то скоро сдаются; конечно, это совсем не то, что равнодушие многих немцев и голландцев, основанное на флегматизме и тупости. Неподражаемо воспроизводил эту славную черту характера Иффланд, в Бенжовском, в роли казацкого гетмана: когда заговорщики завлекали его в свой шатер и приставляли ему к голове ружье в знак того, что при
