вестной степени знаем a priori. Ибо как ни удивительно разнообразны бесчисленные породы животных, как ни странной кажется нам какая-нибудь новая, еще никогда не виданная форма их, тем не менее мы наперед уверенно признаем их внутреннее существо за нечто нам хорошо знакомое и даже интимное. Мы знаем, что животное хочет; мы знаем даже, чего оно хочет, — именно существования, благополучия, жизни и размножения; и с полной смелостью предполагая, что в этих отношениях животное тождественно с нами, мы нисколько не колеблемся приписать и ему, в неизмененном виде, все те состояния воли, которые мы сознаем в самих себе, и мы не стесняемся говорить о его желании, отвращении, страхе, гневе, ненависти, любви, радости, печали, тоске и т. д. Но лишь только речь заходит о феноменах чистого познания, мы сейчас же впадаем в сомнение. Что животное соображает, мыслит, судит, знает, — этого мы не решаемся сказать: мы уверенно приписываем ему только представления вообще, так как без них воля его не могла бы испытывать указанных выше волнений. Но относительно того, есть ли у животных определенный способ познания и каковы точные границы последнего для каждого данного вида, — об этом мы имеем лишь неясные понятия и догадки; вот почему нам часто и бывает столь трудно объясняться с животными и мы достигаем этого лишь искусственными средствами, после долгого опыта и упражнения. Здесь, таким образом, коренятся различия в сознании. Что же касается вожделений, стремлений, желаний, или неприязни, отвращения, нежелания, — то они присущи всякому сознанию: человек разделяет все это с полипами. Это, значит, и есть существенный момент и базис всякого сознания. Различие проявлений его, в разных породах животных существ, объясняется разницей в объемах их познавательных сфер, где лежат мотивы этих проявлений. Все действия и жесты животных, выражающие движения воли, мы понимаем непосредственно из нашего собственного существа, — вот почему, в этих пределах, мы на столь разнообразные лады сочувствуем им. Пропасть же между ними и нами возникает исключительно от различия в интеллекте. Быть может, не очень уж меньшая пропасть, чем между очень умным животным и очень ограниченным человеком, лежит между глупцом и гением; оттого сходство между ними, которое, с другой стороны, возникает благодаря тождеству их склонностей и аффектов, и снова ассимилирует обоих, иногда выступает здесь с поразительной силой и вызывает удивление.
