местного существования свободы и необходимости (Крит. чист. раз., перв. изд., стр. 532—554, и Крит. практ. раз., стр. 224—231 изд. Розенкранца), показывает, как один и тот же поступок, с одной стороны, всецело объясняется как необходимо вытекающий из характера данного человека, из влияний, испытанных им в течение жизни, из мотивов, действующих на него в данную минуту, — а с другой стороны, должен быть всё-таки рассматриваем как дело его свободной воли; и в том же смысле говорит Кант в § 53 своих Prolegomena: «хотя всякая связь причины и действия в чувственном мире подчинена естественной необходимости, все-таки за той причиной, которая сама не есть явление (хотя и лежит в основе явлений), признается свобода, и таким образом природа и свобода без противоречия могут быть приписаны одной и той же вещи, но в разном отношении: в одном случае, как явлению, а в другом — как вещи самой в себе». И вот, то, чему Кант учит о явлении человека и его поступков, — это самое моя теория распространяет на все явления в природе, так как она, моя философия, полагает в их основу, в качестве вещи в себе, волю. Этот прием прежде всего оправдывается уже тем одним, что мы не имеем права допускать, будто человек специфически, toto genere и в самой основе своей отличается от всех остальных существ и вещей в природе, — скорее здесь есть различие только в степени.
От этого отступления-антиципации возвращаюсь к нашему рассуждению о неспособности физики дать конечное объяснение вещей. Итак, я говорю: физически объяснимо все и физически необъяснимо ничего. Как для движения шара, получившего толчок, так и для мышления мозга, в конечном счете должно быть возможно физическое объяснение, которое сделало бы последний феномен столь же понятным, как понятен первый. Но в том-то и дело, что и этот первый феномен, который представляется нам совершенно ясным, в сущности для нас так же темен, как и последний: в самом деле, что̀ такое внутренняя суть движения в пространстве или суть непроницаемости, подвижности, твердости, упругости и тяжести, — это и после всех физических объяснений остается тайной, как и мышление. Но так как в последнем необъяснимое выступает непосредственнее всего, то здесь сейчас же сделали скачек из физики в метафизику и гипостазировали субстанцию совершенно иного рода, чем все физическое, — поместили в мозг душу. Но если бы люди не были столь тупы, что их внимание останавливают только самые поразительные явления, то они должны были бы объяснять
