ренно субсумируют под понятие его противоположности, то получается лишь плоская и пошлая ирония; например, при сильном дожде говорят: «вот сегодня отличная погода!»; про безобразную невесту — «и красотку же нашел он себе!»; про мошенника — «этот благородный человек», и т. п. Только у детей и совсем необразованных людей это может вызывать смех, ибо здесь несовпадение между мыслимым и наглядным — полное. Но именно при такой грубой утрировке смешного его основной признак, несовпадение между понятием и предметом, выступает очень явственно.
К этому роду смешного, в силу его гиперболического и явно-преднамеренного характера, несколько приближается пародия. Ее приемы состоят в том, что она подменяет события и слова какого-нибудь серьезного стихотворения или драмы — незначительными, низменными личностями или мелочными поступками и мотивами. Она субсумирует, значит, изображаемые ею плоские реальности под данные в первоначальной теме высокие понятия, к которым они в известном отношении должны подходить, но с которыми в других отношениях не совпадают, — отчего противоречие между наглядным и мыслимым выступает очень резко. В общеизвестных примерах здесь недостатка нет; поэтому я приведу лишь один, из Зобеиды Карла Гоцци, акт 4, сц. 3, где два шута, только что подравшись, мирно лежат друг подле друга, утомленные дракой, — и автор вкладывает им в уста буквальный текст знаменитых стихов Ариосто (Orl. fur. I, 22): oh gran bontà dé’cavalieri antichi и т. д. — Такой же характер носит излюбленное в Германии применение серьезных, в особенности шиллеровских стихов — к тривиальным случаям; здесь до очевидного ясно подведение гетерогенной частности под общее понятие, выражаемое стихом. Так, например, если кто-нибудь совершит очень характерный для него поступок, то почти всегда найдет лицо, которое скажет: «да, Паппенгеймеров своих я узнаю». Но оригинально и весьма остроумно вышло, когда один господин обратился (не знаю, очень ли громко) к только что обвенчанной молодой чете, которой женская половина ему нравилась, — обратился с заключительными стихами шиллеровской баллады «Порука»:
Позвольте, чтоб в вашем союзе, друзья,
Отныне был третьим навеки и я!
Эффект смешного здесь силен и неотразим, ибо под те самые понятия, которые у Шиллера рождают в нас представление о нравственной и благородной связи, подводится связь запрет-
