указывает падежа, все прошедшие времена выражает несовершенным, выпускает приставки и т. д. Какая пропасть между теми, кто некогда нашел и различил времена и наклонения глагола и падежи существительных и прилагательных, — и теми жалкими созданиями, которые хотят все это выбросить за окно, чтобы, выражаясь так приблизительно, оставить себе подходящий им готтентотский жаргон! Таковы продажные бумагомаратели нашего литературного периода с его умственным банкротством.
Порча языка, исходя от газетных писак, встречает подобстрастное и восторженное подражание в журналах и в книгах ученых мужей, вместо того чтобы, по крайней мере, противоположным примером, то есть сохранением доброго и настоящего немецкого языка, стараться не допускать этого: но никто об этом и не думает, я не вижу ни одного, кто бы восстал против этого, никто не является на помощь языку, искаженному низкой литературной чернью. Нет, они следуют как овцы и следуют за ослами. Это происходит от того, что ни у одной нации нет так мало, как у немцев, способности к самостоятельному суждению (to judge for themselves) и, следовательно, к осуждению, для которого ежечасно дают повод литература и жизнь. У них нет желчи, как у голубей. А у кого нет желчи, нет и разума: он порождает известную acrimonia, которая каждый день неизбежно вызывает и в жизни, и в искусстве, и в литературе внутреннее порицание и насмешку над тысячью вещей и тем удерживает нас от подражания им.
В заключение я отсылаю читателя к тому, что изложено мною в двенадцатой главе второго тома главного моего произведения.
Невежество унижает человека лишь в том случае, если оно соединено с богатством. Бедный связан своей бедностью и нуждой; его работа заменяет ему знания и занимает его мысли. Наоборот, невежды-богачи живут исключительно ради собственных удовольствий и подобны скоту, как это встречается на каждом шагу. Сюда можно еще присоединить упрек в том, что богатство и свободное время не
