Страница:Шопенгауэр. Полное собрание сочинений. Т. III (1910).pdf/305

Эта страница была вычитана


— 156 —

говоря, с людьми, которые надели свой рассудок наизнанку и примером которых служит Гербарт. Вообще, читать сочинения даже хотя бы только обыкновенных голов, в областях, где речь идет не о фактах или их добывании, а вся суть заключается в собственных мыслях, это — гибельная трата собственного времени и сил. Ибо то, что мыслят подобного рода люди, может мыслить и всякий другой: если они формально подготовились к мышлению и специализировались в нем, то это нисколько не улучшает дела, — от этого их силы не увеличиваются, и большей частью человек всего меньше мыслит тогда, когда он формально к этому подготовился. К этому еще присоединяется, что их интеллект остается верен своему естественному назначению — быть слугою у воли, как это и нормально. Но отсюда в основе их поведения и мышления всегда лежит умысел: они постоянно имеют цели, и их познание направлено лишь на эти последние, иными словами — они познают лишь то, что этим целям соответствует. Безвольная деятельность интеллекта, это условие чистой объективности, а с нею и всех великих произведений, навсегда остается для них чужда и есть в их глазах нечто вымышленное. Для них только цели имеют интерес, только цели реальны: ибо у таких людей господство всецело принадлежит волению. Вот почему вдвойне глупо тратить свое время на их произведения. Но чего никогда не узнают и не постигают люди, так как у них есть сильные основания не хотеть этого знать, так это аристократичность природы. Вот почему они сейчас же готовы покинуть редких и немногих мыслителей, которым природа в течение столетий предназначила высокое призвание — вдуматься в нее или изобразить дух ее созданий, — покинуть для того, чтобы ознакомиться с продуктами какого-нибудь новейшего бумагомараки. Вот — герой: сейчас же ставят они рядом с ним плута, как нечто однородное. Вот из рук природы в счастливую минуту ее настроения вышло редчайшее из ее созданий, ум, действительно, выше обычной меры, а судьба была настолько милостива, что дозволила ему развиться, и его произведения „победив сопротивление тупого мира“, нашли себе, наконец, признание, как высокие образцы, — и скоро являются люди, влача с собою такой же, как и они, ком праха, чтобы и его поместить на том же алтаре. Ведь они не понимают, не подозревают даже, насколько аристократична природа: аристократизм ее так велик, что на 300 миллионов ее обыкновенных фабрикатов не приходится даже и одного истинно-великого ума. А если так, то надо его глубоко изучать, смотреть на его произведения как на своего рода откровение, неустанно их читать и пользоваться ими diurna nocturnaque manu, а все дюжинные головы надо оставить в стороне, видя в них то, что они есть, а именно, столь же обыкновенное и обыденное явление, как мухи на стене.