явления, а не в качестве вещи в себе. Точно так же обстоит дело с свободой воли, искупительной смертью Спасителя, благодатью, словом — со всем. Вследствие своей удобопонятности и поверхностности пелагианизм все еще продолжает господствовать, а теперь более, чем когда-либо, в форме рационализма. Смягченный пелагианизм мы имеем в греческой церкви, а со времени Concilio Tridentino также и в церкви католической, которая таким образом заняла враждебную позицию по отношению к Лютеру, с его августиновским и потому мистическим образом мыслей, а также по отношению к Кальвину; точно также и иезуиты — полупелагианцы. Напротив, янсениты — августиновцы, и их воззрения будут, пожалуй, самой настоящей формой христианства. Ибо протестантизм, отвергнув безбрачие и вообще подлинный аскетизм, как и его представителей — святых, превратился в притупленное или, лучше, обломанное христианство, которому недостает вершины: оно не имеет законченности.
Центр и ядро христианства, это — учение о грехопадении, о первородном грехе, о нечестии нашего естественного состояния и испорченности естественного человека, в связи с заступничеством а примирением в лице Искупителя, к которым мы становимся причастны через веру в него. Но таким образом оно является пессимизмом, стоит, стало быть, в прямой противоположности к оптимизму иудейства, а также его истинного порождения — ислама и обнаруживает, напротив, родство с браманизмом и буддизмом. Тем, что в Адаме все согрешили и были осуждены, в Спасителе же все получают искупление, выражается также, что подлинная сущность и истинный корень человека лежит не в индивидууме, а в виде, который есть (платоновская) идея человека, так что индивидуумы суть распространенное во времени явление этой идеи.
Основное различие религий заключается в том, представляют ли он собою оптимизм, или пессимизм, а вовсе не в том, будут ли они монотеизмом, политеизмом, тримурти, триединством, пантеизмом, или атеизмом (как буддизм). По этой причине Ветхий Завет и Новый Завет диаметрально друг другу противоположны, и от их соединения получается странный центавр. Именно, Ветхий Завет — оптимизм, Новый Завет — пессимизм. Первый, как доказано, происходит от ормуздовой веры; второй, по своему внутреннему духу, родствен браманизму и буддизму, так что, вероятно, и исторически так или иначе может быть от них выведен. Первый — музыка в мажорном тоне, второй в минорном. Одно грехопадение является в Ветхом Завете исключением, остается однако там без употребления,
