Тебя она зоветъ къ добычѣ царской;
Пожри ее—и отдохни навѣкъ,
Отнынѣ родъ людской передъ тобою
Не больше будетъ, чѣмъ могильный червь,
Отнынѣ для твоихъ святилищъ черныхъ
810 Не обрѣтется больше рѣдкій даръ
Разбитаго непризнаннаго сердца.
Когда усталый странникъ преступилъ
Порогъ пріюта мирнаго, онъ понялъ,
Что смерть—надъ нимъ. Еще, еще немного.
Предъ тѣмъ какъ унесется духъ на волю,
Ему хотѣлось мыслью отдохнуть,
Помедлить на высокомъ и прекрасномъ,
Вновь пережить восторгъ великихъ думъ,—
И вспыхнули забытыя картины,
820 Донесся еле-внятный, слабый отзвукъ
Погибшихъ чувствъ, затерянныхъ во тьмѣ.
Онъ оперся своей рукою блѣдной
Объ искривленный стволъ сѣдой сосны,
И голову усталую на камень,
Какъ на подушку мягкую, склонилъ,
И на краю гигантскаго обрыва
Лежалъ онъ такъ, недвижный и нѣмой,
Вкушая сладкій трепетъ умиранья,
Біеніе послѣднихъ жизни силъ.
830 Надежда и отчаянье уснули—
Мучители его; покой глубокій
Надъ нимъ виталъ; его ужь не касались
Ни смертный страхъ, ни смертная тоска:
Спокойно онъ слабѣлъ; невозмутимо
Бесѣдовалъ съ собой передъ концомъ,
И улыбался блѣдною улыбкой:—
Послѣднею картиною, представшей
Его ослабѣвающимъ очамъ,
Была луна; надъ западомъ подъяла
840 Она свой золотистый, мощный рогъ
И наполняла дымными лучами
Тебя она зовет к добыче царской;
Пожри ее — и отдохни навек,
Отныне род людской перед тобою
Не больше будет, чем могильный червь,
Отныне для твоих святилищ черных
810 Не обретется больше редкий дар
Разбитого непризнанного сердца.
Когда усталый странник преступил
Порог приюта мирного, он понял,
Что смерть — над ним. Еще, еще немного.
Пред тем как унесется дух на волю,
Ему хотелось мыслью отдохнуть,
Помедлить на высоком и прекрасном,
Вновь пережить восторг великих дум, —
И вспыхнули забытые картины,
820 Донесся еле-внятный, слабый отзвук
Погибших чувств, затерянных во тьме.
Он оперся своей рукою бледной
Об искривленный ствол седой сосны,
И голову усталую на камень,
Как на подушку мягкую, склонил,
И на краю гигантского обрыва
Лежал он так, недвижный и немой,
Вкушая сладкий трепет умиранья,
Биение последних жизни сил.
830 Надежда и отчаянье уснули —
Мучители его; покой глубокий
Над ним витал; его уж не касались
Ни смертный страх, ни смертная тоска:
Спокойно он слабел; невозмутимо
Беседовал с собой перед концом,
И улыбался бледною улыбкой: —
Последнею картиною, представшей
Его ослабевающим очам,
Была луна; над западом подъяла
840 Она свой золотистый, мощный рог
И наполняла дымными лучами
