ситъ жалобное названіе, вполнѣ оправдываемое,—„Suspiria de profundis“. Въ одномъ изъ этихъ видѣній являются три образа, которыхъ нельзя забыть, таинственно-ужасныхъ, какъ греческія Моиры, какъ Матери во II части Фауста. Это свита Леваны, суровой богини, которая поднимаетъ новорожденнаго съ земли и совершенствуетъ его страданіемъ. Какъ есть три Граціи, три Парки, три Фуріи, какъ было сначала три Музы, такъ есть и три богини скорби,—онѣ наши Матери скорбей.
Самая старшая изъ нихъ называется Mater lacrymarum, или Матерь слезъ, вторая—Mater suspiriorum, или Матерь воздыханій, третья, младшая—Mater tenebrarum, или Матерь мрака, самая ужасная изъ всѣхъ, о которой самая сильная душа ни можетъ помыслить безъ тайнаго ужаса. Эти скорбныя видѣнія не говорятъ членораздѣльнымъ языкомъ смертныхъ. Онѣ плачутъ, вздыхаютъ и дѣлаютъ роковые жесты въ смутной тѣни. Онѣ выражаютъ этимъ невѣдомыя страданія, ужасъ, которому нѣтъ имени, чувство одинокаго отчаянія, всѣ страданія, всю горечь, всю скорбь, гнѣздящуюся въ самой глубинѣ человѣческой души. Человѣкъ долженъ поучиться у этихъ жестокихъ наставницъ: „такимъ образомъ онъ увидитъ вещи, которыя не должны быть видимы, отвратительныя зрѣлища и несказанныя тайны; онъ прочтетъ древнія истины, печальныя истины, великія и ужасныя истины“.
Понятно, что Бодлэръ не избавляетъ де-Куинси отъ упрековъ, которые онъ обращаетъ ко всѣмъ тѣмъ, кто желаетъ подняться до сверхъестественнаго матеріальными средствами; но за красоту(!) картинъ, которыя рисуетъ знаменитый поэтъ и мечтатель, онъ очень благосклоненъ къ нему.
Тогда Бодлэръ уже покинулъ Парижъ и разбилъ свою палатку въ Брюселѣ. Въ этомъ путешествіи не надо искать никакой политической идеи, здѣсь было только желаніе болѣе покойной жизни и мирнаго отдыха вдали отъ возбужденій парижской жизни.
Это пребываніе, кажется, не было ему полезно. Въ Брюселѣ онъ работалъ мало, и бумаги его содержатъ только бѣглыя, краткія, почти гіероглифическія замѣтки, разобрать которыя могъ бы только онъ одинъ. Здоровье его не только не возстановилось, но еще болѣе разстроилось—потому ли, что оно было уже въ
