CXX
ИГРА
На креслахъ выцвѣтшихъ онѣ сидятъ кругомъ,
Кокотки старыя съ поддѣльными бровями,
Лѣниво поводя насмѣшливымъ зрачкомъ,
Бряцая длинными, блестящими серьгами;
Къ сукну зеленому приближенъ длинный рядъ
Беззубыхъ челюстей и ртовъ, подобныхъ ранамъ;
Ихъ руки адскою горячкою горятъ,
Трепещутъ на груди и тянутся къ карманамъ;
Съ плафона грязнаго лучи обильно льетъ
Рядъ люстръ мерцающихъ, чудовищныхъ кинкетовъ
На хмурое чело прославленныхъ поэтовъ,
Сюда собравшихся пролить кровавый потъ.
Въ ночныхъ видѣньяхъ сна я былъ картиной черной,
Какъ ясновидящій, нежданно пораженъ;
На локоть опершись, въ молчанье погруженъ,
Я самъ сидѣлъ въ углу безчувственный, упорный,
И я завидовалъ, клянусь, толпѣ блудницъ,
Что, страстью схвачена, безумно ликовала,
Погибшей красотой и честью торговала
И страшной радости не вѣдала границъ.
Но ужаснулся я и, завистью пылая,
Смотрѣлъ, какъ свора ихъ, впивая кровь свою,
Стремится къ пропасти зіяющей, желая
И муки предпочесть и адъ—небытію!
