Еще изъ новой Праги я имѣлъ возможность дать знать Бржесскимъ, что дня черезъ два непремѣнно постараюсь по бывать у нихъ. Въ Крыловѣ вѣчно пребывающаго въ Одессѣ Энгельгардта я разумѣется не засталъ и легко испросилъ разрѣшенія любезнаго Небольсина уѣхать къ Бржесскимъ.
Надо замѣтить, что отъ нашего Крылова и до Березовки Бржесскихъ 60 верстъ, и я никогда почти дорогой не кормилъ, а останавливался иногда на полчаса у знакомаго мнѣ 60-ти лѣтняго барчука Таловой Балки. Но по большей части моя добрая пара степняковъ легко въ 6 часовъ пробѣгала это пространство.
Не смотря на предупрежденіе, взъѣзжая во дворъ и заворачивая къ крыльцу Березовскаго дома, я сильно боялся не застать хозяевъ, которые по временамъ бывали у сосѣдей, а иногда даже за Елизаветградомъ у матери Александры Львовны.
— Дома господа? спросилъ я выбѣжавшаго на крыльцо бѣлокураго Нестерку въ синемъ казакинчикѣ съ красными патронами на груди.
— Дома, весело отвѣчалъ мальчикъ, и схвативъ въ передней, въ которую я вошелъ, щетку, началъ обмахивать съ меня пыль.
— Пожалуйте, сказалъ онъ, растворяя обѣ половинки двери въ залу, служившую вмѣстѣ столовой, и глазамъ моимъ представилась слѣдующая картина.
Прелестная Александра Львовна стоить съ подносомъ со стаканами а Алексѣй Ѳедоровичъ, ставши на одно колѣно, подымаетъ передо мною въ рукѣ бутылку Редерера.
По одному этому дружескому форсу можно судить о радости нашей встрѣчи. Не знаю почему, но въ этотъ періодъ моей жизни моя муза упорно безмолвствовала; зато мой
