передо мною. Дѣвушкѣ не могло быть болѣе 16 — 17 лѣтъ; небольшая тирольская соломенная шляпка нисколько не закрывала ея черныхъ съ сизымъ отливомъ роскошныхъ волосъ, подобранныхъ въ двѣ косы подъ самую шляпку. Бѣлое тарлатановое платье ея было безъ всякихъ украшеній, за исключеніемъ широкой, ярко-красной ленты. Я передвинулся немного вправо, замѣтивъ, что по временамъ она оборачиваетъ голову къ матери. О, что за прелесть, что за свѣжесть лица, напоминающаго бархатистость лилеи, и что за привѣтливо-внушительные черные глаза подъ широкими черными бровями!
„Кто такія?“ спросилъ я шепотомъ во время пѣнія Ивана Матвѣевича, поймавъ его за рукавъ.
— Это Тулениновская барыня, Клавдія Гавриловна, что вышла теперь за Иваницкаго; а это ея дочка отъ перваго мужа Богданова, Матрена Ивановна.
Впослѣдствіи Клавдія Гавриловна пріѣхала съ визитомъ къ нашей матери, и хотя послѣдняя по болѣзненности не бывала въ Тулениновѣ, Клавдія Гавриловна отъ времени до времени появлялась у насъ даже за обѣдомъ. Простудила ли она когда-либо горло, но говорила постоянно шепотомъ, чѣмъ,при извѣстной полнотѣ и небольшомъ ростѣ, заслужила прозваніе утки-шептуна. Безъ золотаго обруча на волосахъ и какого-то камня на лбу я ея никогда не видалъ. Если она любила украшать свою особу, то еще болѣе любила танцы, которые, благодаря расквартированнымъ по окрестностямъ офицерамъ пѣхотнаго полка, умѣла устраивать у себя въ домѣ, не взирая на безпокойное состояніе супруга, кончавшаго день роковымъ охмѣлѣніемъ. Танцующая въ одной кадрили съ дочерью, охотница до танцевъ не стѣснялась отвѣчать на ехидные подчасъ вопросы: „а гдѣ же Адріанъ Ивановичъ?“ Затрудняясь въ своемъ хрипломъ шепотѣ произношеніемъ буквы б, она на подобный вопросъ отвѣчала: „онъ припранъ“, — обозначая тѣмъ, что въ виду предстоящаго танцовальнаго вечера шумливый Адріанъ Ивановичъ связанъ и цоложенъ въ пустой амбаръ. Конечно, такое обращеніе не могло нравиться Адріану Ивановичу, который терпѣлъ его, такъ какъ владѣтельницей была Клавдія Гавриловна.
