Съ наступленіемъ великаго поста все бросилось готовиться къ переходными экзаменамъ. Принялся и я усердно за богословіе Петра Матвѣевича Терновскаго. Досталъ я себѣ также и усыпительныя лекціи его брата, Ивана Матвѣевича, читавшаго логику. При моемъ исконномъ знакомствѣ съ катехизисомъ, мнѣ не трудно было подготовиться изъ догматическаго богословія и я отвѣчалъ на четыре; но если бы меня спросили изъ исторіи церкви, то я бы не отвѣтилъ даже на единицу. Послѣ счастливаго экзамена по богословію, я въ присутствии профессора латинской словесности Крюкова, читавшаго, начиная со второго курса, экзаменовался изъ логики и къ несчастію вынулъ всѣ три билета изъ второй половины лекцій, которой не успѣлъ прочитать. Услыхавъ на третьемъ билетѣ мое: „и на этотъ не могу отвѣтить», онъ сказалъ: „а меня ваша четверка сильно интересуетъ, и я желалъ бы, чтобы вы перешли на второй курсъ. Не можете ли чего-либо отвѣтить по собственному соображенію?“. И когда я понесъ невообразимый вздоръ, экзаменаторы переглянулись и тѣмъ не менѣе поставили мнѣ тройку. Любезные лекторы фран цузскаго и нѣмецкаго языковъ поставили мнѣ по пятеркѣ, а Погодинъ, по старой памяти, тоже поставилъ четверку изъ русской исторіи. Такимъ образомъ я, къ великой радости, перешелъ на второй курсъ.
На другой день по выдержаніи экзамена я, надѣвъ свѣжія лайковыя перчатки, обѣщалъ ямщику, везшему меня на перекладной, полтинникъ на водку, если онъ меня промчитъ во весь духъ мимо оконъ дѣвицъ Коршъ, которыя, конечно, только случайнымъ и самымъ невѣроятнымъ образомъ могли видѣть меня въ такомъ побѣдоносномъ видѣ.
Помню, какое освѣжительно-радостное впечатлѣніе произвели на меня зеленѣющія поля и деревья, когда я выѣхалъ за заставу пыльной и грохочущей Москвы на мягкую грун-
