кой скамейки, на которой можно бы присѣсть, и такъ какъ туда попадали большею частью ученики меньшихъ классовъ, и никто никогда этого класса не чистилъ, то, я полагаю, никакія подземныя Хивинскія тюрьмы не превзошли бы неопрятностью этого помѣщенія, предназначеннаго для дѣтей чопорнаго прибалтійскаго дворянства. Къ этому надо присовокупить, что карцеръ, подобно сѣнямъ, былъ нетопленъ, и вода въ немъ застывала.
Что бы сказали объ этомъ теперешніе родители? А между тѣмъ въ теченіи трехлѣтняго моего пребыванія въ школѣ среди 70-ти учениковъ не было ни одного смертнаго случая. Да и заболѣванія были весьма рѣдки. Въ школѣ не только не упоминалось слова докторъ, но даже не было помѣщенія, называемаго больницей. Заболѣвающій мальчикъ отправлялся на свою обычную дортуарную койку, и затѣмъ кастелянша мочила ему голову уксусомъ, или давала малины или липоваго цвѣта.
Скука въ безлюдномъ дортуарѣ заставляла мальчика при первой возможности бѣжать обратно въ классъ. Такой режимъ по отношенію къ больнымъ напоминаетъ мнѣ эпизодъ болѣзни одного изъ ученѣйшихъ преподавателей заведенія Эйзеншмидта. Услыхавъ, что Эйзеншмидтъ сильно заболѣлъ и лежитъ безъ всякаго призора въ своей комнатѣ, человѣка два-три изъ взрослыхъ товарищей, въ томъ числѣ и я, условились проводить ночи въ его комнатѣ, засыпая на стульяхъ и поперемѣнно бодрствуя. Припоминая безъ того худощаваго Эйзеншмидта во время его болѣзни, продолжавшейся около двухъ недѣль, я полагаю, что у него былъ тифъ. Онъ не только ничего не ѣлъ и не пилъ, но даже не двигался, а только порою раскрывалъ и снова закрывалъ глаза. Конечно, мы пошли караулить его изъ сочувствія. Но онъ былъ, подобно большинству нѣмецкихъ учителей, человѣкъ курящій, и стоило первому изъ бодрствующихъ учениковъ набить и слегка закурить его трубку, чтобы затѣмъ трубка эта, переходя изо рта въ ротъ, всю ночь не угасала, вслѣдствіе чего мы всѣ, въ томъ числѣ и бѣдный больной, сидѣли въ двухсаженной въ квадратѣ комнатѣ, накуренной какъ коптильня.
