щемъ съ Вронскимъ, передъ ней вставала перспектива блестяще-счастливая; съ Левинымъ же будущность представлялась туманною.
Взойдя наверхъ одѣться для вечера и взглянувъ въ зеркало, она съ радостью замѣтила, что она въ одномъ изъ своихъ хорошихъ дней и въ полномъ обладаніи всѣми своими силами, а это ей такъ нужно было для предстоящаго; она чувствовала въ себѣ внѣшнюю тишину и свободную грацію движеній.
Въ половинѣ восьмого, только что она сошла въ гостиную, лакей доложилъ: „Константинъ Дмитричъ Левинъ“. Княгиня была еще въ своей комнатѣ, и князь не выходилъ. „Такъ и есть“, подумала Кити, и вся кровь прилила ей къ сердцу. Она ужаснулась своей блѣдности, взглянувъ въ зеркало.
Теперь она вѣрно знала, что онъ за тѣмъ и пріѣхалъ раньше, чтобы застать ее одну и сдѣлать предложеніе. И тутъ только въ первый разъ все дѣло представилось ей совсѣмъ съ другой, новой стороны. Тутъ только она поняла, что вопросъ касается не ее одной, — съ кѣмъ она будетъ счастлива и кого она любитъ, — но что сію минуту она должна оскорбить человѣка, котораго она любитъ. И оскорбить жестоко… За что? За то, что онъ, милый, любитъ ее, влюбленъ въ нее. Но дѣлать нечего, такъ нужно, такъ должно.
„Боже мой, неужели это я сама должна сказать ему? — подумала она. — Неужели я скажу ему, что я его не люблю? Это будетъ неправда. Что жъ я скажу ему? Скажу, что люблю другого? Нѣтъ, это невозможно. Я уйду, уйду“.
Она уже подходила къ дверямъ, когда услыхала его шаги. „Нѣтъ, нечестно. Чего мнѣ бояться? Я ничего дурного не сдѣлала. Что будетъ, то будетъ! Скажу правду. Да
