Левины жили уже третій мѣсяцъ въ Москвѣ. Уже давно прошелъ тотъ срокъ, когда, по самымъ вѣрнымъ разсчетамъ людей, знающихъ эти дѣла, Кити должна была родить; а она все еще носила, и ни по чему не было замѣтно, чтобы время было ближе теперь, чѣмъ два мѣсяца назадъ. И докторъ, и акушерка, и Долли, и мать, и въ особенности Левинъ, безъ ужаса не могшій подумать о приближавшемся, начинали испытывать нетерпѣніе и безпокойство; одна Кити чувствовала себя совершенно спокойною и счастливою.
Она теперь ясно сознавала зарожденіе въ себѣ новаго чувства любви къ будущему, отчасти для нея уже настоящему ребенку, и съ наслажденіемъ прислушивалась къ этому чувству. Онъ теперь уже не былъ вполнѣ частью ея, а иногда жилъ и своею, независимою отъ нея жизнью. Часто ей бывало больно отъ этого, но вмѣстѣ съ тѣмъ хотѣлось смѣяться отъ странной новой радости.
Всѣ, кого она любила, были съ нею, и всѣ были такъ добры къ ней, такъ ухаживали за нею, такъ одно пріятное во всемъ предоставлялось ей, что, еслибъ она не знала и
