то, такъ и другое состояніе имъ не прилично. Впрочемъ, это мы изслѣдуемъ еще послѣ, когда придется къ слову; а C. теперь доставимъ уму второе мѣсто, если не можемъ доставить ему перваго.
Прот. Ты говоришь весьма правильно.
Сокр. Вѣдь и второй-то родъ удовольствій, который находится, говоримъ, въ самой душѣ, весь произошелъ при посредствѣ памяти.
Прот. Какъ?
Сокр. Видно, сперва надобно взяться за память, что̀ такое она; даже прежде опять, чѣмъ за память, должно быть, — за чувство, если хотимъ, чтобы этотъ предметъ былъ для насъ ясенъ по надлежащему.
Прот. Какъ ты говоришь?D.
Сокр. Положи, что, изъ всегдашнихъ впечатлѣній на наше тѣло, одни, прежде чѣмъ перейти въ душу, погасаютъ въ тѣлѣ и оставляютъ ее безучастною, а другія идутъ въ обѣ эти части и производятъ въ нихъ какъ бы нѣкоторое сотрясеніе, особое и общее въ каждой[1].
Прот. Пусть будетъ положено.
Сокр. И говоря, что впечатлѣнія, идущія не въ обѣ части, утаиваются отъ нашей души, а въ обѣ — не утаиваются, не весьма ли правильно скажемъ?
Прот. Какъ же иначе.E.
Сокр. Но утаеніе ты отнюдь не понимай такъ, что будто бы я говорю здѣсь о бытности забвенія; потому что забве-
- ↑ Обратившись къ изслѣдованію чувства, Платонъ прежде всего различаетъ въ немъ два состоянія: одно — то, въ которомъ душа не принимаетъ участія, а другое — то, которое сознается. Въ первомъ впечатлѣнія дѣлаются на органы, но не возбуждаютъ сознанія и остаются не замѣченными; напротивъ, въ послѣднемъ дѣйствуютъ и тѣло и душа, и каждая изъ этихъ частей — своимъ образомъ. Изъ этого видно, что αἴσθησις у Платона не есть чистое, или страдательное принятіе впечатлѣній, но есть дѣятельность чувствъ, соединенная съ участіемъ или сознаніемъ души. Точно такъ говорится и въ Тимеѣ (p. 43 C): καὶ ὑπὸ πάντων τούτων διὰ τοῦ σώματος αἱ κινήσεις ἐπὶ τὴν ψυχὴν φερόμεναι προςπίπτοιεν· αἳ δὴ καὶ ἔπειτα διὰ ταῦτα εκλήθησάν τε καὶ νῦν ἔτι αἰσθήσεις ξυνάπασαι κέκληνται.
то, так и другое состояние им не прилично. Впрочем, это мы исследуем еще после, когда придется к слову; а C. теперь доставим уму второе место, если не можем доставить ему первого.
Прот. Ты говоришь весьма правильно.
Сокр. Ведь и второй-то род удовольствий, который находится, говорим, в самой душе, весь произошел при посредстве памяти.
Прот. Как?
Сокр. Видно, сперва надобно взяться за память, что̀ такое она; даже прежде опять, чем за память, должно быть, — за чувство, если хотим, чтобы этот предмет был для нас ясен по надлежащему.
Прот. Как ты говоришь?D.
Сокр. Положи, что, из всегдашних впечатлений на наше тело, одни, прежде чем перейти в душу, погасают в теле и оставляют ее безучастною, а другие идут в обе эти части и производят в них как бы некоторое сотрясение, особое и общее в каждой[1].
Прот. Пусть будет положено.
Сокр. И говоря, что впечатления, идущие не в обе части, утаиваются от нашей души, а в обе — не утаиваются, не весьма ли правильно скажем?
Прот. Как же иначе.E.
Сокр. Но утаение ты отнюдь не понимай так, что будто бы я говорю здесь о бытности забвения; потому что забве-
——————
- ↑ Обратившись к исследованию чувства, Платон прежде всего различает в нём два состояния: одно — то, в котором душа не принимает участия, а другое — то, которое сознается. В первом впечатления делаются на органы, но не возбуждают сознания и остаются не замеченными; напротив, в последнем действуют и тело и душа, и каждая из этих частей — своим образом. Из этого видно, что αἴσθησις у Платона не есть чистое, или страдательное принятие впечатлений, но есть деятельность чувств, соединенная с участием или сознанием души. Точно так говорится и в Тимее (p. 43 C): καὶ ὑπὸ πάντων τούτων διὰ τοῦ σώματος αἱ κινήσεις ἐπὶ τὴν ψυχὴν φερόμεναι προςπίπτοιεν· αἳ δὴ καὶ ἔπειτα διὰ ταῦτα εκλήθησάν τε καὶ νῦν ἔτι αἰσθήσεις ξυνάπασαι κέκληνται.
