мѣшаю Юму на свѣтѣ? Я не медіумъ, не была и не буду профессіональнымъ. Я посвятила всю жизнь мою изученію древней каббалы (теперь ужь не спиритизму, какъ она писала недавно!) и оккультизма, the Occult Sciences. Не могу я въ самомъ дѣлѣ, потому что въ молодости чортъ путалъ, распороть теперь себѣ брюхо какъ японскій самоубійца, чтобы удовлетворить медіумовъ… Положеніе мое очень безотрадное — просто безвыходное. Остается уѣхать въ Австралію и перемѣнить на вѣки имя…»
И такъ далѣе, и такъ далѣе — на семи огромныхъ письмахъ (около 40 мелко исписанныхъ страницъ большого формата). Она кается и кощунствуетъ, разсказываетъ такія исторіи, о которыхъ всякій бы молчалъ, припутываетъ своихъ родныхъ и знакомыхъ, увѣряетъ, что никому не хочетъ зла и всѣхъ прощаетъ — и вдругъ, срывая съ себя личину доброты и кротости, показываетъ дьявольскіе когти. Она объявляетъ, что если Юмъ не замолчитъ, то она всѣми мѣрами распространитъ и обнародуетъ о немъ самыя ужасныя и отвратительныя вещи (она и поясняетъ при этомъ — что̀ именно) — ибо «должна же она защищаться».
Она хочетъ запутать не только Юма, но и лицъ, которыя могутъ на него подѣйствовать; ея корреспондентъ знакомъ съ этими лицами, а потому она проситъ его убѣдить ихъ остановить Юма, заставить его молчать — не то и имъ будетъ плохо. Словомъ, это совершенно то же самое, что̀ было въ 1886 году, по поводу разоблаченій, сдѣланныхъ мною, и что уже извѣстно читателямъ изъ ея «исповѣди»; только тутъ еще нѣтъ на сценѣ никакихъ махатмъ, никакихъ «теософическихъ» чудесъ. Остальное — почти тождественно, но еще грандіознѣй. Есть и комизмъ въ ея письмахъ — такъ Олкотта, среди самыхъ горячихъ фразъ съ выраженіями отчаянья, она совсѣмъ неожиданно величаетъ не только «осломъ», но и «ослинымъ дѣдушкой».
Къ концу лѣта 1876 года весь этотъ чадъ, наконецъ, осѣдаетъ и воздухъ нѣсколько очищается. Въ іюльскомъ письмѣ заключается слѣдующій курьезъ: «Посылаю вамъ вырѣзки о похоронахъ (языческихъ и даже древне-языческихъ) нашего члена барона де-Пальма. Онъ оставилъ все свое состояніе нашему обществу.
мешаю Юму на свете? Я не медиум, не была и не буду профессиональным. Я посвятила всю жизнь мою изучению древней каббалы (теперь уж не спиритизму, как она писала недавно!) и оккультизма, the Occult Sciences. Не могу я в самом деле, потому что в молодости черт путал, распороть теперь себе брюхо как японский самоубийца, чтобы удовлетворить медиумов… Положение мое очень безотрадное — просто безвыходное. Остается уехать в Австралию и переменить навеки имя…»
И так далее, и так далее — на семи огромных письмах (около 40 мелко исписанных страниц большого формата). Она кается и кощунствует, рассказывает такие истории, о которых всякий бы молчал, припутывает своих родных и знакомых, уверяет, что никому не хочет зла и всех прощает — и вдруг, срывая с себя личину доброты и кротости, показывает дьявольские когти. Она объявляет, что если Юм не замолчит, то она всеми мерами распространит и обнародует о нем самые ужасные и отвратительные вещи (она и поясняет при этом — что́ именно) — ибо «должна же она защищаться».
Она хочет запутать не только Юма, но и лиц, которые могут на него подействовать; ее корреспондент знаком с этими лицами, а потому она просит его убедить их остановить Юма, заставить его молчать — не то и им будет плохо. Словом, это совершенно то же самое, что было в 1886 году по поводу разоблачений, сделанных мною, и что уже известно читателям из ее «исповеди»; только тут еще нет на сцене никаких махатм, никаких «теософических» чудес. Остальное — почти тождественно, но еще грандиозней. Есть и комизм в ее письмах — так Олкотта, среди самых горячих фраз с выражениями отчаянья, она совсем неожиданно величает не только «ослом», но и «ослиным дедушкой».
К концу лета 1876 года весь этот чад, наконец, оседает и воздух несколько очищается. В июльском письме заключается следующий курьез: «Посылаю вам вырезки о похоронах (языческих и даже древнеязыческих) нашего члена барона де-Пальма. Он оставил все свое состояние нашему обществу.
