томъ и ему на память дарится «астральный тюрбанъ», который онъ имѣетъ право всѣмъ показывать, какъ знакъ своего достоинства и личнаго знакомства съ махатмами. Махатма Кутъ-Хуми беретъ на себя литературную часть и вступаетъ сначала въ дружескую переписку съ Синнеттомъ (письма Кутъ-Хуми въ «Occult World»), а затѣмъ и съ другими теософами и даже скептиками и «подозрителями», подобными мнѣ. Махатма Моріа, — съ просьбой, чтобъ его называли просто М., — принимаетъ роль «хозяина» Елены Петровны и обязуется постоянно къ ней являться изъ Тибета, ежедневно показываться графинѣ Вахтмейстеръ, Машкѣ Флинъ и прочимъ, а также звонить въ «серебряную штучку».
Блаватская и Олкоттъ дѣлаютъ что могутъ. Кутъ-Хуми пишетъ нерѣдко очень интересныя, горячо и талантливо изложенныя письма и только разъ попадается въ жесточайшемъ плагіатѣ, причемъ весьма глупо и неловко силится оправдаться (см. въ началѣ отчета «лондонскаго общества для психическихъ изслѣдованій»). Но махатма М., строгій (по увѣренію Е. П. Б.) «хозяинъ», рѣшительно портитъ все дѣло.
— Помилуйте! — не разъ говорилъ я Еленѣ Петровнѣ, — вы совершенно компрометтируете вашего «хозяина»! Сей величайшій мудрецъ, выпивъ стаканъ молока (это его дневная порція пищи), лежитъ въ глубинѣ Тибета, такъ сказать, у самаго порога Нирваны. Его дивный умъ рѣшаетъ судьбы міра. И вдругъ вы ему отсюда: «дзиннь!» Онъ тотчасъ же «дѣлаетъ затрату жизненной силы», вылѣзаетъ изъ своего грубо-матеріальнаго тѣла, оставляетъ это тѣло въ Тибетѣ переваривающимъ стаканъ молока, облекается въ астральную оболочку — и, во мгновеніе ока, шасть сюда къ вамъ. «Дзиннь! что прикажете, упазика (мать)?» «А ну-ка, любезный, напиши письмо г-жѣ А. и кинь черезъ часъ его ей на голову». «Слушаю-съ!» «А ну-ка, любезный, напиши: «Я былъ тамъ, конечно; но кто можетъ открыть глаза нежелающему видѣть» и положи эту записку въ карманъ Олкотта!» «Слушаю-съ!» «А ну-ка, любезный, покажись Машкѣ Флинъ!» «Слушаю-съ!» Развѣ же такъ возможно? вѣдь онъ выходитъ не «хозяинъ» вашъ, а лакей, служащій у васъ на побѣгушкахъ!
том и ему на память дарится «астральный тюрбан», который он имеет право всем показывать как знак своего достоинства и личного знакомства с махатмами. Махатма Кут-Хуми берет на себя литературную часть и вступает сначала в дружескую переписку с Синнеттом (письма Кут-Хуми в «Occult World»), а затем и с другими теософами и даже скептиками и «подозрителями», подобными мне. Махатма Мориа, — с просьбой, чтоб его называли просто М., — принимает роль «хозяина» Елены Петровны и обязуется постоянно к ней являться из Тибета, ежедневно показываться графине Вахтмейстер, Машке Флин и прочим, а также звонить в «серебряную штучку».
Блаватская и Олкотт делают что могут. Кут-Хуми пишет нередко очень интересные, горячо и талантливо изложенные письма и только раз попадается в жесточайшем плагиате, причем весьма глупо и неловко силится оправдаться (см. в начале отчета «Лондонского общества для психических исследований»). Но махатма М., строгий (по уверению Е. П. Б.) «хозяин», решительно портит все дело.
— Помилуйте! — не раз говорил я Елене Петровне, — вы совершенно компрометируете вашего «хозяина»! Сей величайший мудрец, выпив стакан молока (это его дневная порция пищи), лежит в глубине Тибета, так сказать, у самого порога Нирваны. Его дивный ум решает судьбы мира. И вдруг вы ему отсюда: «Дзиннь!» Он тотчас же «делает затрату жизненной силы», вылезает из своего грубо-материального тела, оставляет это тело в Тибете переваривающим стакан молока, облекается в астральную оболочку — и, во мгновение ока, шасть сюда к вам. «Дзиннь! что прикажете, упазика (мать)?» — «А ну-ка, любезный, напиши письмо г-же А. и кинь через час его ей на голову». — «Слушаю-с!» — «А ну-ка, любезный, напиши: «Я был там, конечно; но кто может открыть глаза не желающему видеть», — и положи эту записку в карман Олкотта!» — «Слушаю-с!» — «А ну-ка, любезный, покажись Машке Флин!» — «Слушаю-с!» Разве же так возможно? ведь он выходит не «хозяин» ваш, а лакей, служащий у вас на побегушках!
