щинѣ, наконецъ на мою «вѣжливость». Ну, какъ же я не отвѣчу, когда она такъ жалуется на свои страданія и взываетъ къ моему сердцу?
Однако я нашелъ, что слишкомъ довольно и что дальнѣйшая переписка съ дамой, «проведшей семь лѣтъ въ Тибетѣ», не можетъ ужь доставить мнѣ ни пользы, ни удовольствія. Я пересталъ отвѣчать на ея письма.
Она принимала шутливый тонъ, мило журила меня за молчаніе, приписывала: «Не отвѣтите — Богъ съ вами и писать не буду. Вдова Ашъ-Пе-Бе» или: «ваша на вѣкъ veuve Blavatsky». Я молчалъ, а она все же писала.
Наконецъ дождь ея писемъ прекратился, и я уже начиналъ думать, что она обидѣлась и замолчала навсегда. Я былъ несказанно радъ этому, такъ какъ именно тогда, въ Петербургѣ, мнѣ пришлось, отъ нѣсколькихъ лицъ, главное же отъ г-жи Y. и ея семьи (почтенная г-жа Y. была въ это время съ Еленой Петровной въ размолвкѣ), — получить самыя неожиданныя свѣдѣнія. Свѣдѣнія эти были весьма важны для характеристики «создательницы теософическаго общества» и для сопоставленія съ ея собственными показаніями, изустно и печатно, посредствомъ Синнетта и Ко, распространяемыми ею.
Передо мною возсталъ, какъ оказалось, хорошо извѣстный весьма многимъ въ Россіи образъ искательницы приключеній, прошедшей черезъ все, черезъ что̀ можетъ только пройти женщина. Всѣ ея поразительныя приключенья могли бы забыться. Но вѣдь вотъ она становится во главѣ религіознаго движенія и объявляетъ себя даже не кающейся Магдалиной, а «чистой, непорочной весталкой». Въ виду такихъ заявленій, придуманныхъ ради привлеченія и увлеченія довѣрчивыхъ людей, — обстоятельства мѣнялись…
Вдругъ получаю отъ 9 декабря (по новому стилю) изъ Вюрцбурга французское письмо, написанное совершенно незнакомымъ мнѣ почеркомъ. Гляжу на подпись: «Agréez, Monsieur, je vous en prie l’expression de mes sentiments distingués. C. Wachtmeister». Вспоминаю, что Блаватская говорила мнѣ какъ-то вскользь
щине, наконец на мою «вежливость». Ну как же я не отвечу, когда она так жалуется на свои страдания и взывает к моему сердцу?
Однако я нашел, что слишком довольно и что дальнейшая переписка с дамой, «проведшей семь лет в Тибете», не может уж доставить мне ни пользы, ни удовольствия. Я перестал отвечать на ее письма.
Она принимала шутливый тон, мило журила меня за молчание, приписывала: «Не ответите — Бог с вами и писать не буду. Вдова Аш-Пе-Бе» или: «Ваша навек veuve Blavatsky». Я молчал, а она все же писала.
Наконец дождь ее писем прекратился, и я уже начинал думать, что она обиделась и замолчала навсегда. Я был несказанно рад этому, так как именно тогда в Петербурге мне пришлось от нескольких лиц, главное же от г-жи Y. и ее семьи (почтенная г-жа Y. была в это время с Еленой Петровной в размолвке), — получить самые неожиданные сведения. Сведения эти были весьма важны для характеристики «создательницы теософического общества» и для сопоставления с ее собственными показаниями, изустно и печатно посредством Синнетта и Ко распространяемыми ею.
Передо мною восстал, как оказалось, хорошо известный весьма многим в России образ искательницы приключений, прошедшей через все, через что может только пройти женщина. Все ее поразительные приключения могли бы забыться. Но ведь вот она становится во главе религиозного движения и объявляет себя даже не кающейся Магдалиной, а «чистой, непорочной весталкой». Ввиду таких заявлений, придуманных ради привлечения и увлечения доверчивых людей, — обстоятельства менялись…
Вдруг получаю от 9 декабря (по новому стилю) из Вюрцбурга французское письмо, написанное совершенно незнакомым мне почерком. Гляжу на подпись: «Agréez, Monsieur, je vous en prie l’expression de mes sentiments distingués. C. Wachtmeister». Вспоминаю, что Блаватская говорила мне как-то вскользь
