Однажды во время спокойной ночной вахты въ тропикахъ, когда обыкновенно матросы въ тихихъ бесѣдахъ коротаютъ эти волшебныя тропическія ночи, полныя мягкой свѣжести, я услышалъ, что въ одной кучкѣ, собравшейся на ютѣ, кто-то говоритъ о взрывѣ „Пластуна“.
Я подошелъ къ матросамъ. Разсказывалъ молодой матросъ, служившій на „Пластунѣ“, и съ увѣренностью объяснялъ слушителямъ, что клиперъ былъ взорванъ Савельевымъ.
— Его рукъ дѣло. Никто какъ онъ!—заключилъ молодой матросъ.
— Ты и на допросахъ такъ показывалъ?—спросилъ кто-то.
— Нѣтъ, братцы… Когда меня привели въ эту самую „слѣдовательную“ коммиссію и какъ увидалъ я адмираловъ и капитановъ, такъ оторопь меня взяла… Знать, молъ, ничего не знаю, ваше превосходительство! Да и какъ скажешь зря на человѣка… А можетъ это и не онъ… Кто его знаетъ??
— Такъ вѣдь ты говоришь, что онъ?
— Безпремѣнно онъ!—снова повторилъ съ увѣренностью матросикъ.
И, помолчавъ, прибавилъ:
— Такъ я про себя, по совѣсти полагаю, братцы, а ежели заставь меня на него доказывать… Слава Богу, на мнѣ крестъ есть… Ни слова про него не скажу. Зачѣмъ тревожитъ покойника!—прибавилъ матросикъ и смолкъ…
Зимой, по временамъ, у сѣверо-восточнаго побережья Чернаго моря свирѣпствуютъ жестокіе ураганы, извѣстные подъ мѣстнымъ названіемъ „боры“.
Разрушительная сила этого страшнаго вихря, несущагося съ горъ, ужасна, но, по счастью, бора страшна лишь для судовъ, находящихся у самыхъ береговъ. Чѣмъ дальше отъ нихъ, тѣмъ бора слабѣе. Находясь на разстояніи отъ берега, моряки иногда даже и не догадываются о борѣ.
