жденность? Развѣ пастушеская свирѣль, созывая стада, не кажется намъ особенно прекрасной потому, что вмѣстѣ съ ея звуками разливается по небу румяная радость зари, а на каждомъ луговомъ стеблѣ—дрожитъ росистый яхонтъ?
Сочетаніе свѣта именно съ музыкой Скрябина неизбѣжно, ибо вся его музыка свѣтовая. Въ музыкальномъ творчествѣ Скрябина живъ Востокъ. Потому его музыка нравится людямъ Востока, которые въ общемъ совсѣмъ нечувствительны къ Европейской музыкѣ, или же ощущаютъ ее враждебно. Скрябинъ не переставши быть Европейцемъ и Русскимъ, былъ Индусомъ, какъ о немъ кто-то сказалъ. Онъ угадалъ Востокъ, воздухъ котораго всегда исполненъ симфоніями свѣта.
Послѣ того, какъ цѣлый годъ я былъ въ Океаніи, на Явѣ, на Цейлонѣ, и въ Индіи, я вернулся въ Парижъ. Послѣ тропической природы и Восточной музыки, я нестерпимо жаждалъ столь любимаго мною съ дѣтства фортепіано. Въ одинъ изъ первыхъ вечеровъ я пошелъ слушать одного знаменитаго піаниста. Но вмѣсто наслажденія я испыталъ мученіе. Моя музыкальная впечатлительность измѣнилась. Кругомъ слушатели наслаждались, а я видѣлъ скучнаго человѣка, въ скучномъ черномъ фракѣ, и слышалъ, какъ изъ большого чернаго ящика онъ извлекаетъ какими-то деревянными молоточками неполные звуки разныхъ инструментовъ, сопровождающіеся несомнѣннымъ отзвукомъ дерева. Послѣ перваго отдѣленія я ушелъ. Вскорѣ послѣ этого я пріѣхалъ въ Москву и здѣсь увидѣлъ Скрябина. Эта встрѣча
ждённость? Разве пастушеская свирель, созывая стада, не кажется нам особенно прекрасной потому, что вместе с её звуками разливается по небу румяная радость зари, а на каждом луговом стебле — дрожит росистый яхонт?
Сочетание света именно с музыкой Скрябина неизбежно, ибо вся его музыка световая. В музыкальном творчестве Скрябина жив Восток. Потому его музыка нравится людям Востока, которые в общем совсем нечувствительны к европейской музыке, или же ощущают её враждебно. Скрябин не переставши быть европейцем и русским, был индусом, как о нём кто-то сказал. Он угадал Восток, воздух которого всегда исполнен симфониями света.
После того, как целый год я был в Океании, на Яве, на Цейлоне, и в Индии, я вернулся в Париж. После тропической природы и восточной музыки, я нестерпимо жаждал столь любимого мною с детства фортепиано. В один из первых вечеров я пошёл слушать одного знаменитого пианиста. Но вместо наслаждения я испытал мучение. Моя музыкальная впечатлительность изменилась. Кругом слушатели наслаждались, а я видел скучного человека, в скучном чёрном фраке, и слышал, как из большого чёрного ящика он извлекает какими-то деревянными молоточками неполные звуки разных инструментов, сопровождающиеся несомненным отзвуком дерева. После первого отделения я ушёл. Вскоре после этого я приехал в Москву и здесь увидел Скрябина. Эта встреча
