рода, какое дѣло до святости и великости собора, если постановленія его безумны? И не будемъ ли мы отвѣчать передъ исторіей и потомствомъ, и куда скроемся мы отъ собственной нашей совѣсти, если, противопоставивъ съ одной стороны несправедливость и безумство соборныхъ запретовъ и проклятій, а съ другой — справедливость, громадность и энергію протеста, — останемся среди нихъ безучастными и бездѣятельными? Актъ „великаго и святого“ собора съ проклятіями и угрозами истязаній повелѣваетъ мнѣ креститься непремѣнно тремя перстами. Но что если двуперстно слагать знаменіе креста научила меня дорогая мнѣ мать, поясняя, что это слаганіе есть завѣтъ Церкви и предковъ, что, храня этотъ обрядъ, я чту ихъ память и, сохраняя уваженіе къ Церкви, привлекаю на себя благословеніе неба? Недаромъ, вѣдь, Богъ еще въ ветхомъ завѣтѣ проглаголалъ: „Чти отца твоего и матерь“. Но можно ли чтить отца и мать, и плевать на бабку и дѣда, на ближнихъ и отдаленнѣйшихъ предковъ, если ученіе ихъ не отступало отъ ученія Церкви. Это я говорю, входя въ чувство каждой гражданки, дочери и матери. Теперь скажу, какъ императрица. Основаніе государственности есть семья, крѣпость семьи, почтительная преданность родителямъ, крѣпость всей совокупности семьи, крѣпость государства, благоговѣйное отношеніе къ памяти предковъ. Дозволимъ же ли мы кому-то ни было разрушить сію важнѣйшую изъ основъ государственности, бросая грязью и огненныя стрѣлы въ вѣрованія, обычаи и въ справедливый обрядъ предковъ?
Преосвященные отцы! Вотъ вамъ мои два перста. Гг. сенаторы! Вотъ вамъ наше исповѣданіе Распятаго! Вотъ, я при всѣхъ васъ этимъ двуперстіемъ полагаю на себя знаменіе креста, полагаю твердо и истово, какъ крестились предки, какъ крестится теперь народный протестъ. Видѣли? Св. синодъ осмѣлится ли сказать, что я — еретичка, что я — раскольница, что я — противница Распятому и Его Церкви? Да, я против-
рода, какое дело до святости и великости собора, если постановления его безумны? И не будем ли мы отвечать перед историей и потомством, и куда скроемся мы от собственной нашей совести, если противопоставив с одной стороны несправедливость и безумство соборных запретов и проклятий, а с другой — справедливость, громадность и энергию протеста, — останемся среди них безучастными и бездеятельными? Акт „великого и святого“ собора с проклятиями и угрозами истязаний повелевает мне креститься непременно тремя перстами. Но что если двуперстно слагать знамение креста научила меня дорогая мне мать, поясняя, что это слагание есть завет Церкви и предков, что, храня этот обряд, я чту их память и, сохраняя уважение к Церкви, привлекаю на себя благословение неба? Недаром, ведь, Бог ещё в ветхом завете проглаголал: „Чти отца твоего и матерь“. Но можно ли чтить отца и мать, и плевать на бабку и деда, на ближних и отдалённейших предков, если учение их не отступало от учения Церкви. Это я говорю, входя в чувство каждой гражданки, дочери и матери. Теперь скажу как императрица. Основание государственности есть семья, крепость семьи, почтительная преданность родителям, крепость всей совокупности семьи, крепость государства, благоговейное отношение к памяти предков. Дозволим же ли мы кому-то ни было разрушить сию важнейшую из основ государственности, бросая грязью и огненные стрелы в верования, обычаи и в справедливый обряд предков?
Преосвященные отцы! Вот вам мои два перста. Гг. сенаторы! Вот вам наше исповедание Распятого! Вот, я при всех вас этим двуперстием полагаю на себя знамение креста, полагаю твёрдо и истово, как крестились предки, как крестится теперь народный протест. Видели? Св. синод осмелится ли сказать, что я — еретичка, что я — раскольница, что я — противница Распятому и Его Церкви? Да, я против-
