Но на высотахъ, у стремнины,
Смутясь, мы встрѣтились съ тобой.
Со мною былъ — мой жезлъ змѣиный,
Съ тобой — твой посохъ костяной.
И въ темный путь пошли мы рядомъ…
Но кто-то третій близко былъ.
Палящей страстью, жгучимъ ядомъ,
Онъ нашу душу опалилъ.
И, — помню, — кроя въ сердцѣ муку,
Какъ смертный, впившійся кинжалъ,
Братоубійственную руку
Я на поэта подымалъ…
И что жъ! на пламени сомнѣнья,
Что̀ злобно зыблила вражда,
Сковались тайной цѣпи звенья,
Насъ съединившей навсегда.
Я, въ миги страшные, измѣрилъ
Твоихъ безумій правоту,
И ты, восторженный, повѣрилъ
Въ мою спокойную мечту.
Пойдемъ ли дальше въ путь единый,
Иль каждому — удѣлъ иной,
Тебѣ дарю я жезлъ змѣиный,
Беру твой посохъ костяной.
Но на высотах, у стремнины,
Смутясь, мы встретились с тобой.
Со мною был — мой жезл змеиный,
С тобой — твой посох костяной.
И в темный путь пошли мы рядом…
Но кто-то третий близко был.
Палящей страстью, жгучим ядом,
Он нашу душу опалил.
И, — помню, — кроя в сердце муку,
Как смертный, впившийся кинжал,
Братоубийственную руку
Я на поэта подымал…
И что ж! на пламени сомненья,
Что злобно зыблила вражда,
Сковались тайной цепи звенья,
Нас съединившей навсегда.
Я, в миги страшные, измерил
Твоих безумий правоту,
И ты, восторженный, поверил
В мою спокойную мечту.
Пойдем ли дальше в путь единый,
Иль каждому — удел иной,
Тебе дарю я жезл змеиный,
Беру твой посох костяной.
