ушастомъ чепцѣ, жаловалась, что она не можетъ ничего напастись для аппетита Русскихъ офицеровъ, однако—изъ милости—принесла намъ по кусочку печеной баранины съ салатомъ, поставила бутылку пива, и взяла—также изъ состраданія—по полуталеру съ брата. Отъ двухъ-дневной ѣзды и діеты мы довольно поизнурились, а потому, отблагодаривъ свою муттерхенъ за милостивый ужинъ, расположились по угламъ билліардной комнаты, кто на стулѣ, кто на канапе, и сидя дремали. Въ такомъ положеніи мы думали тутъ-же провести ночь, потому что отыскивать квартиры намъ было поздно....
По поводу нѣкотораго страннаго недоразумѣнія, товарищей моихъ посадили подъ караулъ, а меня, какъ зачинщика, отвели на гауптвахту, и сунули за рѣшетку, въ душное и смрадное отъ тѣсноты арестантовъ мѣсто. Сначала я крайне досадовалъ, что со мною поступили безъ всякой справедливости, какъ съ важнымъ преступникомъ, и, чувствуя свою невинность, прослезился; но послѣ сталъ смѣяться странности приключенія, и просилъ караульныхъ солдатъ, чтобъ позволили мнѣ выйдти на свѣжій воздухъ. Погода была тихая, хотя ночь темная и
