лишь медленно и трудно дорастаютъ до себя самихъ, до той цѣльности и полноты особенностей и чертъ, въ какихъ будутъ извѣстны и памятны зрителямъ и потомству. Современники, старшіе и младшіе, поневолѣ знаютъ относительно Фета, что онъ когда-то былъ кавалерійскимъ офицеромъ, потомъ практичнымъ помѣщикомъ, бранившимъ, богатѣя, новые порядки, что старъ и малъ когда-то глумились надъ его произведеніями, то провозглашая ихъ пошлостью и порнографіею, то заявляя, что ихъ авторъ—гнусный реакціонеръ, а стало-быть эти произведенія никуда не годятся; потомство же все это или забудетъ, или будетъ разсматривать лишь какъ забавное личное воспоминаніе великаго старца, автора «Вечернихъ Огней». То же самое случится и съ пониманіемъ самой сущности его произведеній. Только благодаря глубокимъ вдохновеніямъ «Вечернихъ Огней» пріобрѣли въ нашихъ глазахъ совершенно новый смыслъ его плѣнительныя, благоухающія пѣсни молодости, эти поэтическія предчувствія философски-просвѣтленныхъ созерцаній старости поэта; между тѣмъ потомство начнетъ съ того, чтб долго было тайною не только для современниковъ, но и для самого автора; начнетъ съ ключа, а не съ запертой двери, начнетъ съ картины, а не съ наброска углемъ на холстѣ; и потому смѣло начнетъ съ восторженныхъ похвалъ, которыми такъ робко и скупо кончаютъ на нашихъ глазахъ современники. Фетъ въ этомъ смыслѣ до такой степени поэтъ будущаго, что съ полнымъ правомъ могъ бы во главѣ своихъ стихотвореній поставить знаменитыя слова Шопенгауера: черезъ головы современниковъ передаю мой трудъ грядущимъ поколѣніямъ.
