Тебѣ въ молчаніи я простираю руку
И дѣтскихъ укоризнъ въ грядущемъ не страшусь:
Ты втайнѣ поняла души смѣшную муку,
Усталыхъ прихотей ты разгадала скуку,
Мы вмѣстѣ, — и судьбѣ я молча предаюсь.
Безъ клятвъ и клеветы ребячески-невинной
Сказала жизнь за насъ послѣдній приговоръ.
Еще мы молоды, — но съ радостью старинной
Люблю на локонъ твой засматриваться длинный,
Люблю безмолвныхъ устъ и взоровъ разговоръ.
Какъ въ дни безумные, какъ въ пламенные годы,
Мнѣ жизни міровой святыня дорога:
Люблю безмолвіе полунощной природы,
Люблю ея лѣсовъ лепечущіе своды,
Люблю ея степей алмазные снѣга,
И снова мнѣ легко, когда, святому звуку
Внимая не одинъ, я заживо дѣлюсь,
Когда, за честный бой съ тѣнями взявъ поруку,
Тебѣ въ молчаніи я простираю руку
И дѣтскихъ укоризнъ въ грядущемъ не страшусь.
Тебе в молчании я простираю руку
И детских укоризн в грядущем не страшусь:
Ты втайне поняла души смешную муку,
Усталых прихотей ты разгадала скуку,
Мы вместе, — и судьбе я молча предаюсь.
Без клятв и клеветы ребячески-невинной
Сказала жизнь за нас последний приговор.
Еще мы молоды, — но с радостью старинной
Люблю на локон твой засматриваться длинный,
Люблю безмолвных уст и взоров разговор.
Как в дни безумные, как в пламенные годы,
Мне жизни мировой святыня дорога:
Люблю безмолвие полунощной природы,
Люблю ее лесов лепечущие своды,
Люблю ее степей алмазные снега,
И снова мне легко, когда, святому звуку
Внимая не один, я заживо делюсь,
Когда, за честный бой с тенями взяв поруку,
Тебе в молчании я простираю руку
И детских укоризн в грядущем не страшусь.
