Каждое чувство бываетъ понятнѣй мнѣ ночью и каждый
Образъ пугливо-нѣмой дольше трепещетъ во мглѣ;
Самые звуки доступнѣй даже: когда, неподвиженъ,
Книгу держу я въ рукахъ, самъ пробѣгая въ умѣ
5 Все невозможно-возможное, странно-бывалое, лампа
Томно у ложа горитъ, мѣсяцъ смѣется въ окно,
А въ отдаленіи колоколъ вдругъ запоетъ и тихонько
Въ комнату звуки плывутъ, — я предаюсь имъ вполнѣ.
Сердце въ нихъ находило всегда какую-то влагу, —
10 Точно какъ будто росой ночи омыты они.
Звукъ все тотъ же поетъ, но съ каждымъ порывомъ иначе:
То въ немъ мѣди тугой болѣе, то серебра.
Странно, что ухо въ ту пору, какъ будто, не слушая, слышитъ:
Въ мысляхъ иное совсѣмъ, думы — волна за волной, —
15 А между тѣмъ еще глубже сокрытая сила объемлетъ
Лампу, и звуки, и ночь, ихъ сочетавши въ одно.
Такъ между влажно-махровыхъ цвѣтовъ снотворнаго маку
Полночь роняетъ порой тайные сны на яву.
Каждое чувство бывает понятней мне ночью и каждый
Образ пугливо-немой дольше трепещет во мгле;
Самые звуки доступней даже: когда, неподвижен,
Книгу держу я в руках, сам пробегая в уме
5 Все невозможно-возможное, странно-бывалое, лампа
Томно у ложа горит, месяц смеется в окно,
А в отдалении колокол вдруг запоет и тихонько
В комнату звуки плывут, — я предаюсь им вполне.
Сердце в них находило всегда какую-то влагу, —
10 Точно как будто росой ночи омыты они.
Звук все тот же поет, но с каждым порывом иначе:
То в нем меди тугой более, то серебра.
Странно, что ухо в ту пору, как будто, не слушая, слышит:
В мыслях иное совсем, думы — волна за волной, —
15 А между тем еще глубже сокрытая сила объемлет
Лампу, и звуки, и ночь, их сочетавши в одно.
Так между влажно-махровых цветов снотворного маку
Полночь роняет порой тайные сны на яву.
