Вблизи семи холмовъ, гдѣ такъ невыразимо
Воздушенъ на зарѣ вечерней очеркъ Рима
И свѣтелъ Апеннинъ бѣлѣющихъ туманъ,
У соннаго Петра почіетъ Ватиканъ.
5 Тамъ боги и цари толпою обнаженной, —
Созданія руки, рѣзцомъ вооруженной, —
Готовы на пиры, на нѣгу, иль на брань,
Изъ цезарскихъ палатъ, изъ храмовъ и изъ бань,
Стеклись, — безмолвные, торжественные лики, —
10 На древнія ступя, какъ прежде, мозаики,
Въ которыхъ на коняхъ Нептуновыхъ Тритонъ
Чернѣетъ, ликами Химеры окруженъ.
Тамъ я въ одной изъ залъ, на мраморахъ, у входа,
Знакомыя черты могучаго народа
15 Привѣтствовалъ не разъ. Нельзя ихъ не узнать:
Все та же на челѣ безмолвія печать,
И брови грозныя, сокрытыхъ силъ примѣта,
И на устахъ вопросъ, — и нѣтъ ему отвѣта.
То Даки плѣнные; ихъ странная судьба —
20 Одна безмолвная и грозная борьба!
Вперя на мраморъ взоръ, исполненный вниманья,
Я въ сердцѣ повторялъ родимыя названья
И мрамору шепталъ: Суровый славянинъ,
Вблизи семи холмов, где так невыразимо
Воздушен на заре вечерней очерк Рима
И светел Апеннин белеющих туман,
У сонного Петра почиет Ватикан.
5 Там боги и цари толпою обнаженной, —
Создания руки, резцом вооруженной, —
Готовы на пиры, на негу, иль на брань,
Из цезарских палат, из храмов и из бань,
Стеклись, — безмолвные, торжественные лики, —
10 На древние ступя, как прежде, мозаики,
В которых на конях Нептуновых Тритон
Чернеет, ликами Химеры окружен.
Там я в одной из зал, на мраморах, у входа,
Знакомые черты могучего народа
15 Приветствовал не раз. Нельзя их не узнать:
Все та же на челе безмолвия печать,
И брови грозные, сокрытых сил примета,
И на устах вопрос, — и нет ему ответа.
То Даки пленные; их странная судьба —
20 Одна безмолвная и грозная борьба!
Вперя на мрамор взор, исполненный вниманья,
Я в сердце повторял родимые названья
И мрамору шептал: Суровый славянин,
