Надъ грудой мусора, гдѣ плющъ тоскливо вьется.
Надъ сводами глухихъ и темныхъ галлерей
Въ груди моей сильнѣй живое сердце бьется
И въ жилахъ кровь бѣжитъ быстрѣй.
5 Пускай вокругъ меня тяжелыя громады
Изъ праха возстаютъ, — и храмы, и дворцы,
И драгоцѣнныя пестрѣютъ колоннады,
И воскресаютъ мертвецы,
И шумъ на площади, и женщинъ вереница,
10 И, вновь увѣнчанный, святой алтарь горитъ,
И изъ-подъ новыхъ вратъ златая колесница
Къ холму завѣтному спѣшитъ, —
Нѣтъ! Нѣтъ! Не ослѣпишь души моей тревожной!
Пускай я не дерзну сказать: «Ты не великъ!» —
15 Но, Римъ, я радуюсь, что, грустный и ничтожный,
Ты здѣсь у ногъ моихъ приникъ.
Безжалостный Квиритъ, тебя я ненавижу
За то̀, что на землѣ ты видѣлъ лишь себя,
И даже въ зрѣлищахъ твоихъ кровавыхъ вижу,
20 Что музы прокляли тебя.
Над грудой мусора, где плющ тоскливо вьется.
Над сводами глухих и темных галерей
В груди моей сильней живое сердце бьется
И в жилах кровь бежит быстрей.
5 Пускай вокруг меня тяжелые громады
Из праха восстают, — и храмы, и дворцы,
И драгоценные пестреют колоннады,
И воскресают мертвецы,
И шум на площади, и женщин вереница,
10 И, вновь увенчанный, святой алтарь горит,
И из-под новых врат златая колесница
К холму заветному спешит, —
Нет! Нет! Не ослепишь души моей тревожной!
Пускай я не дерзну сказать: «Ты не велик!» —
15 Но, Рим, я радуюсь, что, грустный и ничтожный,
Ты здесь у ног моих приник.
Безжалостный Квирит, тебя я ненавижу
За то, что на земле ты видел лишь себя,
И даже в зрелищах твоих кровавых вижу,
20 Что музы прокляли тебя.
