Далекій другъ, пойми мои рыданья,
Ты мнѣ прости болѣзненный мой крикъ:
Съ тобой цвѣтутъ въ душѣ воспоминанья
И дорожить тобой я не отвыкъ!
5 Кто скажетъ намъ, что жить мы не умѣли,
Бездушные и праздные умы,
Что въ насъ добро и нѣжность не горѣли
И красотѣ не жертвовали мы?
— Гдѣ жъ это все? Еще душа пылаетъ, —
10 Попрежнему готова міръ обнять, —
Напрасный жаръ, — никто не отвѣчаетъ!..
Воскреснутъ звуки — и замрутъ опять…
Лишь ты одна! Высокое волненье
Издалека мнѣ голосъ твой принесъ:
15 Въ ланитахъ кровь и въ сердцѣ вдохновенье…
Прочь этотъ сонъ, — въ немъ слишкомъ много слезъ!
Не жизни жаль съ томительнымъ дыханьемъ, —
Что̀ жизнь, и смерть!.. — А жаль того огня,
Что̀ просіялъ надъ цѣлымъ мірозданьемъ, —
20 И въ ночь идетъ!.. И плачетъ, уходя!..
28 янв. 1879.
Далекий друг, пойми мои рыданья,
Ты мне прости болезненный мой крик:
С тобой цветут в душе воспоминанья
И дорожить тобой я не отвык!
5 Кто скажет нам, что жить мы не умели,
Бездушные и праздные умы,
Что в нас добро и нежность не горели
И красоте не жертвовали мы?
— Где ж это все? Еще душа пылает, —
10 По-прежнему готова мир обнять, —
Напрасный жар, — никто не отвечает!..
Воскреснут звуки — и замрут опять…
Лишь ты одна! Высокое волненье
Издалека мне голос твой принес:
15 В ланитах кровь и в сердце вдохновенье…
Прочь этот сон, — в нем слишком много слез!
Не жизни жаль с томительным дыханьем, —
Что жизнь, и смерть!.. — А жаль того огня,
Что просиял над целым мирозданьем, —
20 И в ночь идет!.. И плачет, уходя!..
28 янв. 1879.
