— Бѣгите, — говоритъ, — скорѣе въ сумасшедшій домъ, чтобы батюшку Ивана Яковлевича спрятали!
И дѣйствительно, дядя бы его непремѣнно избилъ, но зять-живописецъ страхомъ вѣры своей и этого удержалъ.
Сталъ зять вспоминать тестю, что у него есть еще одна дочь.
— Ничего, — говоритъ, — той своя доля, а я Корейшу бить хочу. Послѣ пусть меня судятъ.
— Да я тебя, — говоритъ, — не судомъ стращаю, а ты посуди: какой вредъ Иванъ Яковлевичъ Ольгѣ можетъ сдѣлать. Вѣдь это ужасъ, чѣмъ ты рискуешь!
Дядя остановился и задумался:
— Какой же, — говоритъ, — вредъ онъ можетъ сдѣлать?
— А какъ разъ такой самый, какой вредъ онъ сдѣлалъ Катечкѣ.
Дядя поглядѣлъ и отвѣчаетъ:
— Полно вздоръ городить! Развѣ онъ это можетъ?
А живописецъ отвѣчаетъ:
— Ну, ежели ты, какъ я вижу, — не вѣрующій, то дѣлай, какъ знаешь, только потомъ не тужи и бѣдныхъ дѣвушекъ не виновать.
Дядя и остановился. А зять его втащилъ назадъ въ комнату и началъ уговаривать.
— Лучше, — говоритъ, — по-моему, чудотворца въ сторону, а взять это дѣло и домашними средствами поправить.
Старикъ согласился, только самъ не зналъ, какъ именно поправить, а зять-живописецъ и тутъ помогъ — говоритъ:
— Хорошія мысли надо искать не во гнѣвѣ, а въ радости.
— Какое, — отвѣчаетъ, — теперь, братецъ, веселіе при такомъ случаѣ?
— А такое, что у меня есть два пузырька шипучки, и пока ты ихъ со мною не выпьешь, я тебѣ ни одного слова не скажу. Согласись со мною. Ты знаешь, какъ я характеренъ.
Старикъ на него посмотрѣлъ и говоритъ: — «подводи, подводи! Что̀ такое дальше будетъ?» А впрочемъ согласился.
— Бегите, — говорит, — скорее в сумасшедший дом, чтобы батюшку Ивана Яковлевича спрятали!
И действительно, дядя бы его непременно избил, но зять-живописец страхом веры своей и этого удержал.
Стал зять вспоминать тестю, что у него есть еще одна дочь.
— Ничего, — говорит, — той своя доля, а я Корейшу бить хочу. После пусть меня судят.
— Да я тебя, — говорит, — не судом стращаю, а ты посуди: какой вред Иван Яковлевич Ольге может сделать. Ведь это ужас, чем ты рискуешь!
Дядя остановился и задумался:
— Какой же, — говорит, — вред он может сделать?
— А как раз такой самый, какой вред он сделал Катечке.
Дядя поглядел и отвечает:
— Полно вздор городить! Разве он это может?
А живописец отвечает:
— Ну, ежели ты, как я вижу, — не верующий, то делай, как знаешь, только потом не тужи и бедных девушек не виновать.
Дядя и остановился. А зять его втащил назад в комнату и начал уговаривать.
— Лучше, — говорит, — по-моему, чудотворца в сторону, а взять это дело и домашними средствами поправить.
Старик согласился, только сам не знал, как именно поправить, а зять-живописец и тут помог — говорит:
— Хорошие мысли надо искать не во гневе, а в радости.
— Какое, — отвечает, — теперь, братец, веселие при таком случае?
— А такое, что у меня есть два пузырька шипучки, и пока ты их со мною не выпьешь, я тебе ни одного слова не скажу. Согласись со мною. Ты знаешь, как я характерен.
Старик на него посмотрел и говорит: — «подводи, подводи! Что такое дальше будет?» А впрочем согласился.
